Палач любви и другие психотерапевтические истории. Ирвин Ялом

незаданные вопросы?

      К моему изумлению, она начала так сильно рыдать, что не могла справиться со своим дыханием. Слезы стекали на ее новое синее платье, пока Мэтью, опередив меня, не протянул ей пачку салфеток. Когда ее всхлипы утихли, удалось разобрать слова.

      – Я не верю, просто не могу поверить, что Мэтью действительно беспокоится о том, что со мной происходит. – Ее слова были обращены не к Мэтью и не ко мне, а к какой-то точке между нами в комнате. С каким-то удовлетворением я отметил, что я не единственный, с кем она говорит в третьем лице.

      Я пытался разговорить Тельму:

      – Почему? Почему вы ему не верите?

      – Он говорит так, потому что должен. Это необходимо говорить. Только это он и может сказать.

      Мэтью пытался сделать все, что в его силах, но общение шло тяжело, потому что Тельма плакала.

      – Я говорю истинную правду. Все эти восемь лет я думал о тебе каждый день. Я беспокоюсь о том, что происходит с тобой. Я очень за тебя переживаю.

      – Но твое беспокойство – что оно означает? Я знаю твое беспокойство. Ты за всех переживаешь – за бедняков, за муравьев, за растения и за экосистемы. Я не хочу быть одним из твоих муравьев!

      Мы задержались на двадцать минут и были вынуждены остановиться, несмотря на то, что Тельма еще не взяла себя в руки. Я назначил ей встречу на следующий день – не только чтобы поддержать ее, но и чтобы увидеться с ней, пока детали этого часа были еще свежи в памяти.

      Мы завершили встречу тем, что по очереди пожали друг другу руки и расстались. Через несколько минут, когда я пошел выпить кофе, я заметил, что Тельма и Мэтью болтали в коридоре. Он пытался что-то втолковать ей, но она смотрела в другую сторону. Через некоторое время я увидел, как они разошлись в противоположных направлениях.

      На следующий день Тельма еще не оправилась и была исключительно лабильна в течение всей сессии. Она часто плакала, а временами впадала в ярость. Во-первых, она сокрушалась, что Мэтью так плохо о ней думает. Тельма так и сяк поворачивала фразу Мэтью о том, что он беспокоится о ней, что в конце концов она стала звучать как издевательство. Она обвиняла его в том, что он не назвал ни одного ее положительного качества, и убедила себя, что он в целом отнесся к ней «недружелюбно». Кроме того, она была убеждена, что из-за моего присутствия он разговаривал и обращался с ней в псевдотерапевтической манере, которую она находила покровительственной. Тельма часто заговаривалась и металась между воспоминаниями о предыдущей сессии и своей реакцией на нее.

      – Я чувствую себя так, будто мне ампутировали что-то. Отрезали что-то у меня. Несмотря на декларируемую этику Мэтью, думаю, я честнее его. Особенно в отношении того, кто кого соблазнил.

      Тельма оставила недосказанность в этом вопросе, а я не настаивал на объяснениях. Хотя меня и интересовало, что произошло «на самом деле», ее упоминание об «ампутации» озадачило меня еще больше.

      – У меня больше не было фантазий о Мэтью, – продолжала