Девяносто третий год. Виктор Гюго

стала успокаиваться. Оба старших ребенка, окончательно проснувшись, проявляли больше любопытства, чем испуга, и с видимым удовольствием рассматривали плюмажи солдат.

      – Да, да, – заговорила мать, – они очень голодны. А у меня больше нет молока, – прибавила она.

      – Их накормят, – закричал сержант, – и тебя также. Но прежде всего: каковы твои политические убеждения?

      Женщина взглянула на сержанта и молчала.

      – Слышала, что я тебя спрашиваю? – строго промолвил сержант.

      – Меня отдали в монастырь ребенком, – пробормотала она, – но я не захотела сделаться монахиней и вышла замуж. Сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Я так торопилась бежать, что не успела обуться.

      – Я тебя спрашиваю, каковы твои политические убеждения?

      – Я не знаю, что это значит.

      – Дело в том, что здесь немало развелось шпионок, – продолжал сержант, – а мы их расстреливаем, этих шпионок. Ну же, говори! Ведь ты не цыганка? Где твое отечество?

      Женщина продолжала смотреть на него, как бы не понимая его. Сержант повторил свой последний вопрос.

      – Я не знаю, – ответила она.

      – Как?.. ты не знаешь, где твоя родина?

      – А-а, где моя родина? Как же, знаю.

      – Ну, так где же твоя родина?

      – В Азеском приходе, на Сисконьярской ферме, – ответила женщина.

      Теперь сержант удивился в свою очередь. Он на минуту задумался и затем переспросил:

      – Как ты сказала? Сисконьярская ферма? Да это не отечество!

      – Но я там родилась, – настаивала женщина и прибавила, подумав с минуту: – А-а, теперь я поняла, сударь! Вы родом из Франти, а я – из Бретани.

      – Ну, так что ж такое?

      – Да ведь это две различные страны!

      – Но отечество-то это общее! – закричал сержант.

      – Я родом из Сисконьяра, – продолжала твердить женщина.

      – Ну, пусть будет из Сисконьяра, – согласился сержант. – Так там живет твоя семья? Чем она занимается?

      – Моя семья вся умерла. У меня никого не осталось родных.

      Сержант, будучи от природы не дурак поговорить, продолжал свой допрос:

      – Ну, так если теперь не осталось, так были же прежде, черт побери! Кто ты такая? Говори!

      Женщина продолжала слушать, вся растерянная. Наконец маркитантка нашла нужным вмешаться в дело. Она снова принялась гладить грудного младенца по головке и похлопала по щечкам двух старших.

      – Как зовут эту сосунью? – спросила она. – Ведь это девочка, не так ли?

      – Жоржетта, – ответила мать.

      – А старшего? Ведь это мужчина, этот шалун?

      – Рене-Жан.

      – А младшего? Ведь это тоже мужчина, да еще какой толстощекий?

      – Гро-Ален, – ответила мать.

      – Хорошенькие мальчики, – продолжала маркитантка. – Надо полагать, что из них выйдет прок.

      – Ну, так говори же, сударыня, – настаивал сержант, – есть ли у тебя свой дом?

      – Был дом, в Азэ, но теперь нет.

      – Отчего же ты не живешь в своем доме?

      – Потому