Вне правил. Джон Гришэм

Так что мне отлично известна эта порода, этот вид и подвид юриста, находящегося над законом, потому что он и есть закон. Гувер же, напротив, редко имеет дело с отщепенцами вроде меня, потому что, к сожалению для него, редко сталкивается с сенсационными случаями и почти никогда с такими, в которых ответчик привлекает для защиты питбуля. Имей он дело с подобными адвокатами чаще, мог бы поднатореть в проявлении ненависти. Для меня же это образ жизни.

      Я беру листок и спрашиваю:

      – И кто для вас будет врать сегодня?

      Он ничего не отвечает и отходит назад к своему столу, за которым с напускной деловитостью, чтобы произвести впечатление на публику, совещается небольшая банда его помощников, сплошь в темных костюмах. Это самый значительный процесс за всю их жалкую карьеру в таком захолустье, и они вдруг оказались на первом плане. Мне часто кажется, что все сотрудники офиса окружного прокурора, способные ходить, говорить, носить дешевый костюм и новый портфель, собрались за этим столом, чтобы добиться торжества справедливости.

      Судебный пристав зычным голосом извещает о появлении судьи, я поднимаюсь с места, судья Кауфман входит, и мы садимся. Гарди отказывается вставать в знак уважения к важной персоне. Сначала это не на шутку выводило его честь из себя. В первый день суда, который теперь кажется таким далеким, он рявкнул, обращаясь ко мне:

      – Мистер Радд, вы не могли бы попросить своего клиента подняться?

      Я так и сделал, но Гарди отказался. Это смутило судью, и мы позже обсудили случившееся у него в кабинете. Он пригрозил наказать моего подзащитного за неуважение к суду и держать его в камере до конца процесса. Я попытался поддержать его порыв, но проговорился, что столь чрезмерная реакция будет неоднократно упоминаться при апелляции.

      – А что они мне могут сделать такого, чего еще не сделали? – резонно поинтересовался Гарди.

      Вот почему каждое утро судья Кауфман начинает с гримасы крайнего недовольства и уничижающего взгляда, которыми испепеляет моего клиента, а тот, как правило, сидит, ссутулившись, на стуле и либо теребит кольцо в носу, либо кивает головой, закрыв глаза. Трудно сказать, кто из нас – адвокат или клиент – вызывает у Кауфмана большую неприязнь. Подобно всем остальным жителям Майлоу, он давно убежден в виновности Гарди. И, как и все в зале суда, ненавидит меня с самого первого дня.

      Но это не важно. В нашем бизнесе друзья большая редкость, а вот врагами обзаводишься очень быстро.

      Поскольку в будущем году Кауфману, как и Гуверу, предстоят выборы, он растягивает губы в фальшивой улыбке политика и приглашает всех собравшихся в зале суда присутствовать при установлении истины. На основании расчетов, проделанных мной как-то в обеденный перерыв, в зале имелись места для чуть более трехсот человек. За исключением матери Гарди и его сестры, все горячо молятся о вынесении обвинительного приговора и незамедлительной казни. Оправдать надежды общественности надлежит судье Кауфману. Он – тот,