Гугеноты. Владимир Москалев

совсем. Деревня-то наша небольшая.

      – Хорошо. А теперь подай-ка мою одежду, Жан, – Лесдигьер попробовал высвободить руку из-под одеяла, да только застонал от боли. – Нет, сам не смогу. Залезь в карман моих штанов, Жан, и вытащи кошелек.

      Крестьянин сделал то, о чем просил Лесдигьер, и теперь молча, раскрыв рот от изумления, глядел на увесистый кошелек, лежавший на его ладони. Впервые в жизни он видел такое чудо.

      – Ты мог бы украсть его у меня. Почему ты этого не сделал? – спросил Лесдигьер.

      Жан покачал головой:

      – Мы честные люди, а не какие-нибудь разбойники. Возьми я ваши деньги, как бы стал глядеть вам потом в глаза?

      Лесдигьер был растроган до глубины души. Этот человек был прост и чист – большая редкость в это неспокойное время.

      – А теперь выложи монеты и сосчитай.

      Жан долго шевелил губами, перекладывая монеты, морщил лоб, наконец вздохнул и признался:

      – Не умею я считать, ваша милость. Одно знаю: этого мне хватило бы на целый год, даже больше.

      – А дворянину в королевском дворце – на один день.

      У бедного крестьянина от удивления отвисла челюсть.

      – Да неужто? – только и смог выговорить он, тупо уставившись на монеты, рассыпанные по одеялу.

      А Лесдигьер подумал о том, что ему немедленно надо попасть в Париж и рассказать королеве, что не гугеноты были зачинщиками вчерашней бойни. В том, что Гиз именно так преподнесет ей объяснение о событиях в Васси, Лесдигьер нисколько не сомневался.

      – Я должен ехать в Париж, – сказал Лесдигьер и посмотрел на Жана. – Немедленно.

      – Вы убьете себя.

      – Пусть так, но эта смерть будет во имя истинной веры Христовой, а значит, угодна Богу.

      Крестьянин только вздохнул в ответ.

      – Мне нужна лошадь. Дня за два-три я должен добраться до Парижа.

      – Раньше, чем через десять дней вам нельзя выезжать, – сказал Жан. – Раны ваши откроются, и никто не сможет вам помочь, когда окажетесь один на безлюдной дороге.

      Выбирать не приходилось. Лесдигьер был единственным свидетелем событий в Васси, который мог описать правдивую картину случившегося; кроме него, это не сделает никто. И ради того, чтобы не допустить торжества Гиза, надо было поступать так, советовал Жан Даву.

      – Хорошо. Возьми деньги и через десять дней купи мне лошадь. Не скупись, выбери лучшую, сам знаешь, какой путь мне предстоит.

      – На эти деньги можно купить всех лошадей у хозяина корчмы.

      – Остальные забери себе и распоряжайся по своему усмотрению. Оставь мне немного на дорогу, чтобы я в пути не умер с голоду.

      – Я буду благодарить небо за то, что оно послало мне вас, ваша милость!

      …Через десять дней Лесдигьер почти оправился от ран и чувствовал себя вполне прилично, хотя все еще немного побаливало плечо. На одиннадцатый день он поднялся рано утром, оделся, простился с Жаном, сел на лошадь и отправился в Париж.

      Он прибыл туда поздно вечером шестнадцатого марта и по оживленному гулу на улицах и площадях, по тому, как парижане громкими криками приветствовали торжество католической религии и предрекали