Антимагия. Перевернутая амфора. Веда Талагаева

Понти, ни Дарио Липпи среди них уже нет.

      ***

      Колокола неспешно перезваниваются друг с другом, начиная свой распев на востоке, откликаясь на юге, подхватывая песню на севере и на западе. Мелодичный звон плывет в воздухе вместе с чувством благодатного покоя.

      Мое кресло, обтянутое красным бархатом, с высокой спинкой, закрытой с боков крыльями, повернуто к окнам. За большими, от пола до потолка, оправленными в золоченый переплет стеклами, открывается панорамный вид на зеркально-блестящие стены из черного мрамора, величественные колонны, серебристые купола. Капелла за капеллой, собор за собором террасами спускаются от Грозового дворца к неприступным базальтовым стенам. Уника – крепость богов на земле.

      За зубцами стен в легкой дымке летнего дня виднеются крыши и купола Ромии. Суетливый, хоть и вечный город раскинулся на ярком солнце у подножия божественной твердыни по обоим берегам Лира. Я сморю не за окно, а в стоящее справа от него длинное напольное зеркало терцианской работы. В нем, как на картине с золоченой рамой, виднеется в полный рост величавая фигура в длинных, сияющих белизной одеждах.

      Короткие волосы Лаврентия осияны благородной сединой и накрыты круглой шапочкой из белого атласа. Правильных крупных черт уже коснулся возраст, широкий лоб прорезан морщинами, но четкий профиль не уступает в гордости лицам ромийских цезарей на древних монетах. На унианских дукатах он тоже смотрится неплохо.

      В детстве я практически не встречался с Иерархом, но видел несколько неплохих портретов Риккардо Тоски, тогда еще одного из верховных жрецов Владыки Грома. Светлые пшеничные волосы, ясные и холодноватые серо-зеленые глаза, точеные скулы, благородная стать. Почти нечеловеческая, почти как у потомка высоких эльфов, о которых сохранились лишь легенды в старинных хрониках.

      Лаврентий был красив лет тридцать назад, до моего рождения. Думая об этом, я невольно спрашиваю себя о ней, о Маргарите. Возможно ли, что он нравился ей хоть немного? Возможно ли, что для нее в том, что случилось, все же было немного любви? Хоть совсем немного. А для него была ли любовь, или только одна недостойная похоть? Пустые, ни к чему не ведущие размышления, понапрасну лишающие покоя.

      В мои мысли вплетается шелест бумаги и усердный скрип пера. Брат Филиппо, секретарь Иерарха, стоит у эбеновой конторки, старательно записывая под диктовку каждое слово.

      – Таким образом, – твердо подытоживает звучный голос, – магия, ниспосланная на планету свыше, есть инструмент богов, призванный отличать избранных и держать в повиновении простой люд и волшебных созданий. Святая церковь не может и не должна допустить, чтобы магия превратилась в самоцель, в игрушку пресыщенных аристократов и гонящихся за наживой купцов. Вера сегодня и впредь должна быть на первом месте в умах и сердцах людей и держать в покорности нелюдей.

      Я согласен с каждым словом преднебесного отца, но, тем не менее,