Искусы Эроса. Бэт и Лис. Повести. Галина Семеновна Сафонова-Пирус

голову?

      Так вот она чего!

      – Влюбиться… Это, конечно, здорово! – всеми своими интонационными красками одобрила перспективу. – Но ведь опять же обязательно и тут же долбанёт это проклятое «но»!

      – Ой, долбанёт! Ой, уже и долбануло, потому-то и…

      – Ладно, Линка, удави ты это нахальное «но» хотя бы на недельку, удави и отбрось от себя, а там…

      – А там? – жалко взглянула. – Ведь там Антон с детьми.

      – А там… Дело видно будет. Кстати, ты написала ему письмо?

      – Почти, – снова загрустила.

      – И что значит «почти»?

      – А то почти, что хочу с тобой посоветоваться: оставить ли в нём вот такие строчки? – Вынула из сумочки помятый листок, расправила на коленке: – «И дело, Антон, не в том, что ты пнул шкаф ногой, а в том, что даже не вышел, чтобы проводить меня. Неужели до такой степени я стала тебе невыносима только из-за того, что… Ты знаешь, о чём я, хотя и можешь сказать: ты, мол, не нашла полотенце вовремя. Но тогда возникает вопрос: почему в Киеве бузина, а в огороде дядька…»

      – Честно говоря, не поняла: при чем тут бузина, дядька, но… Но знаешь, есть в этом вопросе что-то. Оставь.

      И на другой день она отослала письмо.

      В дневник

      «Всё так же пасмурно, холодно и неуютно. И всё такие ж грязные, лохматые волны с бильярдным аккомпанементом катают и катают гальку у самой кромки, а сапиенсы ходят закутанные и хмурые. И почему они так не интересны мне?»

      Да нет, каждый, поди, чем-то интересен, это в тебе…

      Да-да, это в меня вселилась какая-то наболевшая пустота. Как, выселить её? Владимир Набоков, помоги!

      «…И тогда я почувствовал благость мира, глубокую благодать всего, что окружало меня, сладостную связь между мной и всем сущим, – и понял, что радость, которую я искал в тебе, не только в тебе таится, а дышит вокруг меня повсюду, в пролетающих уличных звуках, в железном и нежном гудении ветра, в осенних тучах, набухающих дождем. Я понял, что мир вовсе не борьба, не череда хищных случайностей, а мерцающая радость. Благостное волнение, подарок, не оцененный нами.

      В вагоне трамвая люди сидели нахохлясь, сонно покачиваясь. Черные стекла были в мелких, частых каплях дождя, будто сплошь подернутое бисером звезд ночное небо. Гремели мы вдоль улицы, обсаженной шумными каштанами, и мне все казалось, что влажные ветви хлещут по окнам. А когда трамвай останавливался, то слышно было, как стукались наверху об крышу срываемые ветром каштаны: ток – и опять, упруго и нежно: ток… ток… Трамвай трезвонил и трогался, и в мокрых стеклах дробился блеск фонарей, и я ждал с чувством пронзительного счастья повторения тех высоких и коротких звуков. Удар тормоза, остановка, – и снова одиноко падал круглый каштан, – чуть погодя падал и второй, стукаясь и катясь по крыше: ток… ток…»

      Боже, пожалуйста!.. научи меня вот так же впитывать настоящее и радоваться ему!

      Сегодня – штиль. Море голубовато-зеленое, радостно-приветное и-и – до бесконечности! И любуемся