Вокруг света. Олег Николаевич Ермаков

к лазурным высям.

      Почти за тысячу лет до Пушкина это написано. Не знаю, мог ли Александр Сергеевич читать это.

      Хотя что ж удивляться. Переклички поэтов вещь распространенная.

      В год Шань-э,

      С наступлением четвертого месяца,

      Вестника летней поры,

      На исходе угасшего дня,

      Что зовется Гэн-цзы,

              В дом нежданною гостьей влетела сова,

      Важно и безмятежно села возле меня.

      Появлением странного существа

      Удивлен и встревожен,

              Страницы гадательной книги

      Я открыл

      И увидел зловещей приметы слова:

      «Если дикая птица влетела нечаянно в дом,

      Значит, скоро хозяин из этого дома уйдет».

      «Так позволь же узнать, – обратился я

                                            к гостье ночной, —

      По какой из дорог мне отныне придется идти?

      Дай ответ…»

      Это начало стихотворения Цзя И, жившего во втором веке до нашей эры. А вот начало другого стихотворения другого поэта:

      Как-то в полночь, в час угрюмый, утомившись от раздумий,

      Задремал я над страницей фолианта одного,

      И очнулся вдруг от звука, будто кто-то вдруг застукал,

      Будто глухо так застукал в двери дома моего.

      «Гость, – сказал я, – там стучится в двери дома моего,

      Гость – и больше ничего».

      Как мы помним, на бюст Паллады уселся ворон. На Западе превозносят это стихотворение, о Цзя И никто не вспоминает.

      Совпадение очевидно, даже интонации похожи. Перекличка через две тысячи лет разных культур вызывает изумление, но, если подумать, что тут странного? Поэты черпают вдохновение из одного источника. И даже судьбы у них бывают схожи. Как, например, у тех же Цзя И и Эдгара По.

      Цзя И блестяще начал карьеру царедворца, но затем по навету завистников попал в опалу, был сослан в отдаленную провинцию с непривычным жарким и влажным климатом, заболел и в тридцать три года скончался. Автор второго отрывка тоже плохо кончил, в белой горячке, в богадельне. Было ему всего сорок лет.

      Так размышляя, ехал я на скрипящем велосипеде, а чаще шел, ведя железного ослика рядом: дорогу забивали травы.

      Нет, у того бессмертного ослик был побыстрее моего велосипеда. Он запросто покрывал огромные расстояния Поднебесной. Утром его хозяин мог слушать цинь где-нибудь на юге, в Цзянсу на Желтом море, а полдневный чай распивать где-нибудь в Турфане… Мне вспомнилась бабушка из Восточного Туркестана, сиречь Уйгурстана, ну, или Синьцзяня на новый лад, что буквально и означает Новая граница, ее домик в тени шелковицы в Кульдже. Дедушки я не знал – тот пропал без вести, сражаясь с японцами. Бабушка рассказывала, что это был тихий и сумрачный русский, курил свою трубку и резал из дерева различные фигуры, стулья, кровати. Он был резчиком. Ему как раз и заказывали бессмертных и других персонажей, одноногого быка Куя, например. Чжан Голао у него сидел на осле задом