Вокруг света. Олег Николаевич Ермаков

майках. Меня окружали симфонические оркестры, как будто соревнующиеся друг с другом. Они лихорадочно играли, трясли головами, потом в экстазе начинали подвывать, петь.

      Мне вспоминался Хлебников с его радио будущего. Его фантастическое радио – это книги, встающие по всем городам и весям в гигантский рост, это Мусоргский от Владивостока до Балтики, а также выставка картин, расцветающая на страницах книг далеких деревенских читален, и сеансы врачей-гипнотизеров.

      И в конце концов я прервал молчание. Я вынужден был это сделать, чтобы спастись. Я заговорил вслух. Мой голос разорвал рот, как рыбе рвет губы леска и рыбацкий крючок. Слова показались мне чудовищными.

      ПЕСОК, БЕРЕГ, НОГА, САПОГИ…

      За этой, что ли, речью я сюда поднимался? Этих рыб и собирался наловить в садок? Это и были рыбы света, дарующие праздник?

      ФУТБОЛКА, ВЕСЛО, АЛЮМИНИЕВЫЙ, СПИЧКИ.

      Я заговаривал вал, пытался его заглушить и понимал, как жалок, скуден язык. Языком, как тростинкой, ты стараешься удержать лавину. Это немыслимо, смешно.

      ТЕТРАДЬ, СОЛЬ, ОГОНЬ, БЕЗУМИЕ.

      Мне казалось, что я бегаю по берегу и сооружаю плотину, вяжу слова, вбиваю колы.

      ВОЗДУХ, НЕБО, ЛИСТВА, ОБЛАКО.

      Но что можно противопоставить всему этому безумию, космосу, тотальному молчанию, которое однажды превращается в какофонию?

      Слова, обычные слова – вот что. Слово – это межгалактическая ракета. В нем сливаются время и пространство. В каждом слове и происходит БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ. Говорить – это прекрасное безумие.

      БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ. ЛОДКА. ВОЛОСЫ. НОС. КОМАР.

      Слова возникали как какие-нибудь созвездия. Вселенная творилась заново.

      ДНЕПР. Я. ИВАН-ЧАЙ.

      Слово «ДНЕПР» странно пело и обрывалось. «ИВАН-ЧАЙ» был жарок… В высшей степени необычное имя, огромное и многокрасочное, как поэма. И вот именно этого мне не хватало: чтобы энергия слов соединилась, чтобы и произошел БОЛЬШОЙ ВЗРЫВ. Говорить надо было стихами. Но у меня ничего не получалось.

      Зачем же я тогда поднимался по этой реке?

      И после того, как этот вопрос прозвучал в десятый раз, я вслух ответил: «Могу я быть просто туристом?»

      Нет.

      Таков был ответ – не знаю чей, может, реки или дерева, под которым я сидел.

      – Тогда кто я? – спросил я вслух.

      Никто ничего на этот раз не ответил. Река в предутренних сумерках неслышно катила воды к спящим городам. Но путешественник уже догадывался, кто он на самом деле.

      Несколько дней спустя и я достиг первого города, добрался до знакомого подъезда, поднялся в лифте на седьмой этаж, позвонил. Открыла заспанная женщина.

      – Где газета? – спросил в прихожей. – Все, что пишут про дубраву, вранье. Никому не открывай дверь. Мне надо вымыться и переодеться. Завари чай. Кто звонил в последнее время? Были вести из Восточного Туркестана? Письма на имя инспектора?

      Женщина отступала, глядя на одежду