Голодная бездна. Дети Крылатого Змея. Карина Демина

риехал.

      И как поднимался по лестнице. В дверь стучал. И дверь эту вскрыл – невелика хитрость. И в квартиру заглянул, но после вновь на лестницу выбрался, потому что там ждать было веселей, а еще оставалось пространство для маневра.

      Скажем, если бы Тельма вернулась не одна.

      – Давно проснулся? – Тельма перевернулась на спину. Жаль. Мэйнфорд не успел разглядеть всю ее, да и со спиной общаться было как-то проще.

      – Давно.

      – Голова болит?

      – Нет.

      – Это хорошо, а то у меня ничего нет от головы.

      От его головы аспирин не поможет.

      – Неужели? – не стоило начинать этот разговор вообще, тем более здесь и сейчас. От нее, сонной, пахло углем и городом, и запах этот казался родным донельзя.

      И сама она.

      Некрасивая. Все еще некрасивая.

      Плечи широкие, как у пловчихи. Груди почти нет. Живот впалый и снова с родинкой, на сей раз темной и крохотной, такую мизинцем накроешь.

      – Ты о чем?

      По этому животу легко следить за дыханием.

      Вот оборвалось.

      И сама Тельма напряглась, снова перекрутилась, пряча уязвимый живот, откатилась к самому краю. Смотрит исподлобья. Зло. Вот и кто Мэйнфорда за язык тянул-то… надо ответить что-то глупое, чтобы успокоилась невозможная женщина, но ему не хочется притворяться.

      Не перед ней.

      – У тебя ведь есть таблетки…

      – Кохэн донес? – не столько вопрос, сколько утверждение. – И что за они?

      Злится? Раздражена. Осторожна, но злости нет. И хорошо, злые женщины Мэйнфорда пугают.

      – Показал… лекарство это.

      – Успокоительное? – а теперь в голосе ее проскользнула насмешка.

      – Отчасти. Заодно дар блокирует.

      Хмурится. Почему она всегда хмурится? Если бы чаще улыбалась, выглядела бы привлекательной.

      – И делает пациента внушаемым… Гаррет дал?

      Она лишь головой мотнула. Согласие? Отрицание? Да какая, к Бездне, разница…

      – Моему брату нужно, чтобы я подписал кое-какие бумаги, – Мэйнфорд сам не знал, зачем он это рассказывает. Может, затем, что она слушает?

      – Какие?

      – В основном, полагаю, завещание. Доверенность. Да и мало ли, что еще можно подписать… спасибо.

      – За что?

      – За то, что не стала кормить.

      – Всегда пожалуйста, – она поднялась и стянула одеяло, закрутилась в него, прячась от взгляда. – Он на меня странно воздействовал. Не ментально, но… мне очень хотелось оказать ему услугу.

      – Женщины его любят.

      – Сомневаюсь, что это можно назвать любовью, – Тельма нервно дернула плечом и поинтересовалась: – Что делать будешь?

      – Ничего.

      – То есть?

      – То есть совсем ничего, – Мэйнфорд тоже сел, сожалея, что она все же проснулась. Спящей и молчаливой Тельма нравилась ему куда больше. Опять же, разглядывать ее можно было, не притворяясь, что его вовсе не интересует ее нагота.

      – Он ведь собирался тебя отравить!

      – Не отравить, а… скажем так, подкорректировать мое мировосприятие. Это пытаются сделать уже давно.

      Ей ответ не понравился. Пожалуй, не нравился он и самому Мэйнфорду, но ввязываться в семейные разборки ему не хотелось.

      Мэйнфорд вздохнул.

      Ночью все было гораздо проще. Мужчина. Женщина… кровать… точнее, когда добрались до кровати, то и кровать…

      – Я ему позвоню. Скажу, чтобы оставил тебя в покое. Это первое. Второе – перекрою кое-какие финансовые потоки. Он поймет, что переступил черту…

      …поначалу, естественно, возмущаться станет. И выглядеть будет искренним. Постарается все свалить на Тельму же, которая по некоей своей надобности заменила безобидное успокоительное на экспериментальное лекарство. Затем признает вину, но не за собой, Гаррет никогда и ни в чем не был виноват. Естественно, скажет, что действовал исключительно из благих побуждений.

      Матушка беспокоилась.

      Мэйнфорд вел себя странно. Этот разговор возникал время от времени и заканчивался всегда одинаково: просьбой дать денег.

      – Ну и дурак, – сказала Тельма и удалилась в ванную комнату.

      – Наверное, – Мэйнфорд потянулся. – Еще какой…

      Плюшевый медведь смотрел на него с упреком: мол, как можно быть таким глупым? И дед бы присоединился, правда, взглядом ограничиваться не стал бы, перетянул бы по плечам тросточкой своей, залитой свинцом.

      Глядишь и вразумил бы.

      – А что мне делать? Не заводить же против него дело! – Мэйнфорд подобрал штаны, которые нашлись в прихожей. – Нет, в теории я мог бы… но представь, какой выйдет скандал! Да и… доказать что-либо будет сложно…

      Медведь молчал.

      – …если вообще возможно. От ментального сканирования