Сыновья. Юрий Градинаров

у купца.

      – А теперь посчитаем твои долги, – пояснил Иванов. И начал сбрасывать. Сначала – по одной, потом по две, затем по три косточки за взятые в долг муку, бисер, чай. Он сверял с накладными, сгоняя косточки с Канюкового прутика. Увидел вошедшего старосту:

      – Ты что-то хотел, Фёдор Петрович!

      – Я держал говорку с Сотниковым и на продажу вина наложил запрет!

      – А как же быть? Я хотел взять два ведра. Скоро праздник солнца. Хотели отметить маленько. – огорчился Канюк.

      – Встречайте праздник, как раньше бывало. Чай, строганина, живое кольцо вокруг костра. Теперь думают, без вина и солнце не взойдёт. Лишь бы повод выпить, – ответил Дураков. – А затем пьяное веселье закончится стрельбой. Запрет есть запрет!

      – Но ведь они досаждают этим вином! – вступился приказчик. – Идут в чум и денно и нощно. За горло берут, чтобы вина дал в долг.

      – Теперь отправляй всех ко мне! – сказал Дураков. – Будешь с пьяными вести торг – пеняй на себя!

      Он вышел из чума и сказал, стоящим в очереди:

      – Не досаждайте купцу вином! Узнаю – судить будем на совете управы. Кроме штрафа и в острог можете угодить за нарушение запрета. Поняли? – строго спросил староста.

      – Поняли! – нехотя ответили самоеды.

      А не угомонившийся Седо сказал негромко:

      – Уедет Дураков, тогда и нальёт купец вина.

      Староста услышал шёпот пьяного охотника, повернулся.

      – А ты, выпивала, не сбивай людей с толку! Будешь пить, из долгов не выберешься и детей потеряешь!

      Он положил на нарту ружьё, куль с провизией и тронул каюра за плечо:

      – Поехали в сторону Хантайки.

      Упряжка, завихрив снегом, вскоре слилась с тундрой.

      Фёдор Петрович Дураков, объехав свои стойбища, добрался до станка Хантайка и заглянул на чай к старосте Хантайской самоедской управы Ивану Никитичу Хвостову. Сидели в тёплой, добротно срубленной избе из местного леса, пили чай, курили и советовались, как навести маломальский порядок в управах. Дуракову, месяц кочующему от стойбища к стойбищу, нравилась ухоженная изба Хвостова.

      – Срубили за казённый кошт! Тут у меня и горница, и горенка для приезжих, и приказная, где выдаю кое-какие бумаги и встречаюсь с тундровиками, – рассказывал Иван Никитич. – Учет самоедов веду по каждому кочевью. Из Туруханска много бумаг запрашивают. Писарь еле успевает.

      – А у меня в Карасино изба маленькая. Там и живу, и служу вместе с писарем. На поездки беру в кортом оленей и езжу по стойбищам. Правда, в управе есть лодка, летом по станкам ходить. Да, ружьё казенное, – посетовал на сложности Фёдор Петрович Дураков.

      Далее говорили о ценах, о самоволии купца Сотникова, разлагающего обе самоедские орды.

      – Наше шкурьё берёт за бесценок. Считает, оно нам достаётся даром. А ещё диктует цены, что близко другого продавца нет. Были бы в тундре другие купцы, можно было поторговаться. А здесь, если Сотников не возьмёт пушнину, некому больше сбыть. Он и чувствует себя хозяином. Даже не хозяином, а маленьким царьком. Вся тундра под