Штосс. Непристойная драма из русской жизни. Дмитрий Аккерман

ученицей начальных классов. Внезапно он схватил ее за волосы и запустил руку за вырез платья. Ниночка ахнула, но было поздно – грубые пальцы уже мяли ее грудь.

      – Вы что…

      – Сидеть, сказал!

      Ниночка замерла. Ее охватило странное и неведомое доселе ощущение – ей было одновременно стыдно и боязно, но хотелось, чтобы жандарм продолжил мять ее грубыми и уверенными руками. А он хозяйничал там, как у себя дома – насколько позволял ему корсет. Это нельзя было даже сравнить с робкими, хотя и нахальными, действиями Андрея Евгеньевича, который боялся причинить ей боль и обидеть ее.

      Жандарм тем временем задрал ее голову и впился губами в ее губы. Она ощутила резкий запах табака, водки и чего-то еще – она не могла сформулировать, чего, но это был совершенно мужской запах, от которого у нее мурашки бежали по спине. Ничего такого с Андреем Евгеньевичем она не чувствовала.

      – Хороша барышня! На заглядение! – с удовлетворением констатировал жандарм, снова садясь за стол. Он на минуту задумался, листая перекидной календарь. Она сидела, красная и растрепанная. Ей даже как-то не пришло в голову привести себя в порядок.

      – В общем, так, девица. Сегодня у нас пятница. Во вторник жди в гости. Вечерком. Все, иди, свободна. Пока что.

      Ниночка кивнула и вышла из кабинета. Только тут, в коридоре, она поняла, что сердце ее колотится с бешеной скоростью. «Господи… что делать-то?» – в такт сердцу стучала в голове единственная мысль.

      * * *

      Леночка совершенно извелась. Она не спала ночью – ее мучили видения. Это были то кошмары, то, напротив, снился Андрей Евгеньевич. Он бегал за ней по лесу, догонял, обнимал, и ей делалось так сладко, что хотелось кричать… но потом она снова проваливалась в кошмар.

      Было жарко: Марфа, боясь, что она простудится, заперла окно. Леночка откидывала одеяло – но тогда становилось холодно. Наконец она встала, распахнула окно и замерла, любуясь звездным небом. Ей захотелось, чтобы сейчас рядом с ней стоял он – нежно обнимая ее за плечи, готовый защитить от всех бед…

      Леночка подумала, что даже согласилась бы за него замуж. Ах, это должно быть так красиво: она, в белоснежном платье, и он, в строгом костюме, идут к алтарю. Плачущая от счастья маман. Строгий, но еле сдерживающий слезы радости отец… Потом она представила, как они живут вместе. У них прислуга – конечно, не такая дура, как Марфа, а вежливая, из немцев, подает разные блюда. Они вместе завтракают, потом вместе идут в гимназию. Вместе возвращаются, и до позднего вечера обнимаются и целуются…

      При этих мыслях Леночку охватило смятение. Она никогда в жизни не целовалась, хотя это действо часто обсуждалось среди учениц гимназии. Иногда обсуждалось и нечто иное – от чего было мучительно стыдно и не менее мучительно любопытно. Впрочем, говорилось об этом настолько иносказательно, что все равно ничего не было понятно. Пугали лишь взрослые слова – adultere, amant, doux peche…

      С этим нужно было что-то делать. Она залезла на подоконник с ногами, как делала в детстве. Внизу виднелась темная улица. Она слышала, что в Петербурге даже ночью на улицах кипит жизнь, горят огни, ходят