Несостоявшиеся судьбы. Из записок практикующей медсестры. Ирене Крекер

ко всему привыкаешь, но чувство сострадания невозможно искоренить, если оно тебе присуще. Последние несколько рабочих смен наблюдаю за этой шестидесяти шестилетней женщиной, которая тоже следит за мной, то есть я часто ловлю на себе её взгляд, полный растерянности и страха.

      Кто она, эта женщина? Что привело её к нам в дом престарелых при психиатрии? Почему она здесь?

      На вопрос: «Где Вы родились?» – она отвечает одним словом: «Фрайбург». Смотрит на меня вопросительно и смущённо. Она не знает сколько ей лет и когда родилась. «Мне бы хотелось самой это узнать», – отвечает она мне доверительно, чуть смущённо и в то же время с опаской. Я предлагаю пройти в кабинет медсестёр, достаю её карточку и называю дату рождения. Женщина улыбается мне: «Да, да, именно 10-го сентября. Вы правы». Я провожаю её в комнату, где она проживает, но ей не хочется оставаться в ней. Она держит меня за руку, не отпускает, наверное, боится остаться одна.

      – Вы знаете, – говорит она мне тихо, – я не знаю, где здесь туалет. Не поможете ли Вы мне его отыскать?

      – Да, конечно, – отвечаю я и подвожу её к нужной ей комнате. Завожу внутрь. Оставляю одну.

      Женщина, ни минуты не задерживаясь там, выходит вслед за мной. Понимаю, что ей нужна помощь. Она улыбается мне доверчиво и говорит тихо: «Мне так стыдно, так стыдно…»

      В тот день я провела в обществе этой необычной женщины достаточное количество времени, чтобы понять, что она не знает: Кто она? Почему она здесь? Не знает людей, её окружающих, и боится, страшно боится сделать что-нибудь не так, сказать что-нибудь не то…

      Это был мой первый рабочий день после длительного перерыва. За два года, в которые я не была в отделении, наполовину сменился персонал и осталось только треть пациентов-жильцов, знакомых мне по прошлым годам. Отсюда они уходят только за туманную дымку заката, и это тоже страшно осознавать…

      Ну, что ж! Будем знакомиться с новыми обитателями этого странного дома при психиатрии. И подойду я к ним с тем же критерием, который давно уже определила своим принципом жизни: «Не навреди!»

      В этот же день продолжаю знакомство с моей новой знакомой по документам и сведениям, имеющимся в её личном деле. Она родилась в конце сороковых годов. Почти моя ровесница. В семье было много сестёр и братьев. Женщина их не помнит. Они её не навещают. Узнать какие-то сведения о ней почти невозможно. Приходит мысль: в этом трудность и для научных исследований такого рода индивидуальных случаев. Может, врач-психиатр знает больше, но сведения, известные ему, не всегда открыты нам, обслуживающему персоналу.

      Сама женщина, с чистыми как родник голубыми глазами, говорит, что училась в школе, потом долгие годы работала продавцом в мясном магазине.

      Вероятно, прочитанные мною сведения, охватывают только последние годы её трудовой деятельности, а память женщины