Нелюдь. Юлия Латынина

нервной системы. Палуба задрожала от удара трехтонной туши. Поводырь в броне влетел в черный мешок, брызнула и зашипела плавиковая кислота, используемая в вакуолях ксеноморфа как источник энергии. Обмотка «блюдечка» перегорела, и вслед за ней сорвало силовую петлю. Поводырь рухнул ничком, и, ошарашенный, стал подниматься на ноги. В воздухе отвратительно воняло жженым чужаком и керамитом.

      Тут же двое свалились откуда-то сверху, как пауки, – один закричал, когда выстрелом ему оторвало руку, другой и закричать не успел.

      Оба напавших были затянуты в черную с серебристым просверком бронеткань. Цвет – ерунда, цвет этой экипировки хамелеон, рассеянный чип сам определял преобладающие цвета помещения и выбирал максимально незаметный, а вот на плечах у этих парней, если приглядеться, можно разглядеть эмблему: семь кругов – семь солнц семи цветов радуги, и все семь солнц держит в когтях дракон с распахнутыми крыльями, с рогом на лбу и одним глазом. Дракон – тот же хамелеон с пририсованными крыльями, и сама Служба Опеки – хамелеон с когтями и веерником…

      Над головой загремела общекорабельная связь:

      – Ван Эрлик! Именем императора – сдавайтесь!

      Яйца ттакки! Если у них связь – то у них и обзор. Они видят его…

      До аварийных ботов – две палубы.

      Ван Эрлик поднял веерник и выстрелил – луч вздребезги разнес черный видеошар, плававший под потолком. В следующую секунду луч рубанул наискось по вентиляционной решетке – та с грохотом упала, открывая путь на нижние палубы.

      Ван Эрлик головой вниз бросился в отверстие.

      Когда он пролетал между пятой и шестой палубой, «Эдем» мягко содрогнулся, кто-то врубил компенсаторы на двойной режим, палубы с удесятеренной скоростью рванулись мимо, и ван Эрлик, вместо того, чтобы приземлиться на руки в легком поле инверсного тяготения, с хрустом вляпался в пол с ускорением в 2g.

      Так попасться! Так глупо попасться!

* * *

      Карие немигающие гляделки были как шурупы, ввинченные в желтовато-смуглую кожу, обвисшую складками тормозного парашюта. Тыква лица выпирала из белоснежного чашестника воротничка, а лысая макушка была прикрыта такой же белоснежной шапочкой.

      Лицо было знакомо ван Эрлику хорошо. Настолько хорошо, что он сначала решил, что это бред или нейрограмма, потому что это лицо никак не могло нависать над ним и смотреть ему в глаза так, словно хотело пробурить в голове дырку и выпить через нее душу, но потом ван Эрлик моргнул раз, и другой, и оказалось, что это действительно император Теофан, Отец Сына Всех Гнезд, Прародитель Лоеллиан, Матка над Маткой Крийнов, Средоточие Локров, повелитель людей и нелюдей, – и он нависает над ним наяву, в роскошной трехмерной рамке на стальной переборке карцера.

      Эйрик ван Эрлик моргнул еще раз, и увидел через полупрозрачного императора еще одно лицо, отраженное в стальном зеркале переборки, – свое собственное. Не лицо, а белую скорлупу биопласта с дырками для глаз и для рта.

      Не имело смысла спрашивать, что случилось. Девятьсот