Каленым железом. Евгений Попов

«Щигля». Посвящается Карлсону, который живет на крыше.

      – …сексуальной жизнью, – еле слышно пробормотал писатель, но на него посмотрели строго.

      Мы почистим Щигле клетку.

      Будет Щигля очень рад.

      И постелим там салфетку

      Для его нежнейших лап.

      Щигля – добрый, Щигля – смелый.

      Щигля – первый друг ребят.

      «Щигля – милый и умелый», —

      Все ребята говорят.

      Припев:

      Щигля ты наш детский,

      Детский наш, советский.

      Катин ты и Олин —

      Первый друг ребят.

      Щигля наш любимый,

      Щигля наш хороший,

      Щиглю все увидеть,

      Все хотят.

      – Всё! – сказала девочка.

      И хотела убежать, но ее остановил обрушившийся шквал аплодисментов.

      – Ну ты даешь, мать! Даешь, старая! – хохотал писатель. – Ну даешь! – растрогался он. – И самое главное – Щигля-то, он у нас, оказывается, советский! Верно? Да? Олька, да?

      – Действительно, очень интересно, – искренне сказал офицер. – Это прямо творчество. Вы, Наташа, отдайте ее в какой-нибудь кружок. Обязательно отдайте!

      – И так уж вся избегалась, – сурово отвечала польщенная Наташа. – И в балетный ходит, и на испанский язык записалась.

      – И самое главное – советский! Верно? Да? Олька, да? – не отставал писатель. – А только вдруг он не советский, а немецкий? А? Олька, а?

      – Нет, советский! – Глаза девочки налились слезами. – Он – хороший. А ты – дурак! А вы – плохие! – крикнула девочка, вырвалась и убежала.

      – Совершенно от рук отбилась, – покраснела Наташа.

      – Ничего. Это – временное. Она же растет, – убеждал офицер.

      – Отцы и дети. Акселерация. С печалью я гляжу на наше поколенье… – веселился писатель.

      – Да перестаньте же вы паясничать! – разгневался офицер.

      А доктор все молчал. И тут, как это бывает порой, вдруг тучи налетели, молния разорвалась, загрохотало, и хлынул тугой ливень.

      Ливень обрушился внезапно, ливень бил точно. Гнулись кусты.

      – Быстро! У кого что под рукой – хватайте! – приказала Наташа и ринулась в дом.

      Шумные, вымокшие, все внезапно оказались в доме, где на стенке тихо тикали ходики, кот вытянулся в плюшевом кресле и было тихо, спокойно – высохшие цветы стояли в хрустальной вазочке.

      – Это называется – божье знаменье, – писатель отряхивал воду с длинных кудрей.

      – А что вы не стрижетесь? – спросил офицер. – Под хиппи работаете, что ли? Зарос весь волосами, понимаешь, а считает себя интеллигентным человеком.

      – Зря стараешься, – писатель смотрел весело. – Зря стараешься. Ни ты, ни я ей не нужны.

      – Это в каком смысле? – насторожился офицер.

      – А впрочем, может быть, и не зря. Такие, как ты, то есть «вы», вы – всегда победители. Понял? Не понял? А давай-ка лучше выпьем, брат, что ли? Эх, загулял, загулял, загулял!..

      Офицер побагровел, но выпил.

      – Оленька!