Бедная нина, или Куртизанка из любви к людям искусства (Нина Петровская). Елена Арсеньева

постепенно становилась девочка Ниночка? Другое дело, что плату за ночи свои она брала не деньгами, а неразменной монетой вдохновения – своего и чужого, она пила это вдохновение, как пчелка – нектар цветочный, как светский пьяница – коньяк, непременный напиток символистов, их, с позволения сказать, символ, а потом брела в скучную, буржуазную, приличную квартиру своего мужа и отсыпалась там днем.

      «Странная пустынность тяготела над моей жизнью. Вероятно, где-то так же томились близкие мне по муке небытия, – но как было докричаться до них, как разузнать в толпе те лица, которым суждено потом неизгладимо врезаться в пейзаж моего личного существования? Иногда мне казалось: вот уйду в сумерках, потону в оснеженных переулках и где-то там, под одиноким тоскующим фонарем, под нависающими ветвями, – встречу… кого… – не знаю… Что будет за встречей… – тоже не знаю. Ах, пусть все, что угодно, только не это!»

      Она много читала, знала от доски до доски «всю новую литературную проповедь», и больше всего томил ее мысли Брюсов. Со своим альманахом «Скорпион» Брюсов был издательским соперником «Грифа»-Соколова – и скандально известным поэтом, к которому с легкой руки знаменитого критика-негативиста-ниспровергателя-эпатажника Акима Волынского (на самом деле он не был ни Акимом, ни Волынским, что не мешало ему быть возлюбленным столь же эпатажной Зинаиды Гиппиус) приклеилась этикеточка – «декадент».

      Тень несозданных созданий

      Колыхается во сне,

      Словно лопасти латаний

      На эмалевой стене.

      Фиолетовые руки

      На эмалевой стене

      Полусонно чертят звуки

      В звонко-звучной тишине.

      И прозрачные киоски,

      В звонко-звучной тишине,

      Вырастают, словно блестки,

      При лазоревой луне.

      Всходит месяц обнаженный

      При лазоревой луне…

      Звуки реют полусонно,

      Звуки ластятся ко мне.

      Тайны созданных созданий

      С лаской ластятся ко мне,

      И трепещет тень латаний

      На эмалевой стене.

      Никто ничего в этом стихотворении не понимал, прежде всего эти «латания» с их какими-то там лопастями были не то чушью, не то гениальностью, но именно в этой непонятливости крылась тайная сила Брюсова. Он смотрел на мир свысока, словно и впрямь был «вождь земных царей и царь», словно не образа ради, а про себя написал стихотворение «Ассаргадон»:

      Кто превзойдет меня? Кто будет равен мне?

      Деянья всех людей – как тень в безумном сне,

      Мечта о подвигах – как детская забава!

      Я исчерпал тебя до дна, земная слава!

      Ниночка относилась к нему тревожно и смятенно, ибо слава его во многом была скандальна и баснословна:

      «Офицеры, адвокаты, разжиренные спекулянты, модные актеры и т. п. – вся эта нечисть, питавшаяся гноем эпохи перед