Гроза тиранов. Андрей Муравьев

ругательств.

      Тетка удивленно закатила ярко накрашенные глаза, склонила голову.

      – Аллах велик!

      Бабка рядом поддакнула.

      Но взгляд тетки скользнул дальше, за спину девушки. Глаза матроны недобро сузились.

      – Это зеркало, которое господин поручил вам привести в порядок?

      Бабка бухнулась на колени.

      – Откуда это?!! – тетка тыкала пальцем в ту самую заметную царапину на нижней планке. – Кто?!

      Баби заверещало что-то жалостливое, но тетка не слушала оправданий. Выхватив из-за пояса тонкую кожаную плеть, она обрушила на тело пресмыкавшейся старухи град ударов. Перепало и Нелли, не знавшей как себя вести и как реагировать.

      Взрыв ярости прошел так же внезапно, как и начался.

      – Отнесешь наверх! Протри и больше пальцем не дотрагивайся! – тетка укрыла плеть в складках пояса. – Хозяину скажу, что проклятый чертопоклонник сам эту царапину нанес! Скажу, что так и было!

      Она подхватила края юбок и посеменила прочь.

      Услышав обещание толстой матроны, старуха Баби упала на пол и начала быстро тараторить, перемежая слова благодарности цветистыми восхвалениями милосердия благодетельницы. Звали ушедшую толстуху Зухрой.

      Этот спектакль абсурда стал уже выводить из себя несклонную к терпению Заволюжную. Но от реплик она удержалась. По крайней мере, до тех пор, пока топот ног обладательницы кожаной плетки не затих в отдалении.

      Баби поднялась, невозмутимо отряхнула свой потрепанный халат и плюнула во след ушедшей.

      Потом повернулась к девушке и улыбнулась.

      – Хвала… Аллаху… – бабка склонила голову. – Кажется, пронесло.

      3

      Она попала в прошлое! Глупо, нереально, абсурдно. Сюр! Театр одного актера! Но… Факты были слишком красноречивы. А против логики, какой бы она не казалась фантасмагоричной, переть нельзя.

      Нелли потянулась и еще раз осмотрела себя в хозяйское зеркало. Легкий изгиб курносого носа, темные кучерявые волосы, глаза – все похоже, но все не ее. В богатой рамке, напротив, крутилась и приседала совершенно незнакомая юная особа. Четырнадцати лет, довольно симпатичная для своих годков, но… чужая. Тонкие ручки, едва округлившиеся бедра и груди, только наметившие свои бугорки, засаленные волосы под ветхим платком. Девушка провела ладонью по ткани платья. Незнамо зачем, под толстый, пускай и местами прохудившийся халат, бабка поддела «внучке» сразу три юбки и ватные штаны. Теперь Нелли парило и клонило в сон.

      Баби же радовалась, как умела. Бывшая невольница турецкого палача давно забыла своих родных. Затерлось временем лицо умершего мужа, расплылись за давностью лет силуэты детей и племянников. Тридцать лет назад сербская рабыня Златка приняла из рук отца Али свет веры, произнеся в присутствии своего хозяина и его друзей шахаду.[32] С тех пор сербка почти забыла имя, полученное при рождении. И не вспоминала бы его до самой смерти, если бы судьба не послала ей к старости возможность снова почувствовать себя тем, кем она была давным давно – матерью и воспитателем.

      Восьмилетнюю

32

Шахада – установленный текст о принятии мусульманской веры (Нет Бога кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его).