Ассасин Его Святейшества. Тим Северин

и поножи, а на голове воина красовался конический шлем с молодцеватым плюмажем. Над правым плечом этот воитель возносил копье с раздвоенным, словно ласточкин хвост, вымпелом, а сидел он, чуть накреняясь, на могучем, гордо шагающем коне с заплетенной косицами гривой и хвостом и тоже облаченном в нарядный доспех. Но особое внимание привлекало то, что воин держал в своей левой руке: чуб несчастного вражины, вынужденного униженно трусить рядом с могучим конем. Это был пленник, также одетый в кольчугу – бородач с уныло обвисшими усами. Беспомощного пленного волокли за волосы на всеобщем обозрении. Мастер построил изображение так, что лицо конного воина было обращено к зрителю – свирепо-скуластое, чуть приплюснутое, с четкой полоской усов над плотно сжатыми губами, начаточной бородкой и неумолимым взором больших, слегка раскосых глаз, в которых виделось многое – триумф, уверенность в себе и заносчивость: это было лицо победителя, причем высокородного.

      А с подседельника, рядом с униженно согбенным пленником, свисал еще один трофей: человеческая голова.

      – На мой взгляд, несколько мрачновато, – выразил свое мнение Павел, отставляя сосуд на каменную скамью. Он продолжил извлекать содержимое сумы, ставя изделия рядком: снова чаши, кубки, статуэтки, несколько блюд… Некоторые предметы были обернуты тканью. И все они оказались сделанными либо из чистого золота, либо из сплава золота с серебром.

      Мой друг саркастически усмехнулся:

      – Больше подходит для языческого пиршества, чем для алтаря. Похоже, эти вещи тоже из сокровищ аваров, которые король Карл пожертвовал Церкви.

      – Что теперь с ними делать? – задал я вопрос.

      Павел немного подумал.

      – Да, в общем-то, ничего. Возвратим их туда, где нашли, а себе оставим лишь пару образчиков, чтобы ты показал их архиепископу. А иначе добряк Арн может тебе не поверить.

      Кубок и кувшин отставной номенклатор завернул в ткань, а остальное упрятал обратно в суму, которую Теодор поместил туда же, откуда взял, поставив затем на место решетку.

      После этого Павел чутко накренил голову, прислушиваясь. Коз, судя по всему, наконец, приструнили: в саду стояла тишина. Лично я слышал лишь биение собственного сердца. До меня запоздало дошло: как же мы теперь, когда слуги вернулись в дом, уйдем отсюда незамеченными?

      Но мой друг, как ни странно, обеспокоен не был.

      – Ну что, пора в путь, – промолвил он абсолютно будничным тоном, и следом за ним мы с Теодором прошли обратно через приемную, а оттуда в прихожую, где было пусто и безлюдно. Передние двери особняка – огромные, из черно-смолистого дерева – были слегка покороблены и очень стары, по возрасту, вероятно, соперничая с самим домом.

      – Как я и ожидал: на засове, но не на замке, – удовлетворенно отметил Павел. – Очевидно, Альбин практикует старый верный способ сохранности. И он, по сути, прав… Хотя против тех, кто внутри, сей способ бесполезен.

      Нежным движением он отодвинул деревянный запор, и я затаил дыхание, ожидая