Записки карманника (сборник). Заур Зугумов

а затем, видно договорившись, вновь вернулись в круг и сделали «объявку», но так, чтобы слышать их могли только мы. После этого они вновь достали стиры и возобновили игру.

* * *

      К тому времени я уже и отсидел немало, да и повидал всего предостаточно, но о такой игре не слышал никогда. Можете себе представить, как все следили за этой необычайной дуэлью? Ведь на кону была свобода, где еще такое увидишь!

      В течение следующих двух безумных суток всем нам удалось поспать лишь по нескольку часов, да и то по очереди. Откровенно говоря, мне от души было жаль Трясогузку. Чего он только не предпринимал, каких только кренделей не выделывал, чтобы отыграться, но бешеная масть и картежный фарт были явно на стороне Проныры, и к вечеру второго дня игры Трясогузка спекся. Оставалось тогда ему, а вернее, уже Проныре, до свободы ровно сутки. Можете себе представить, с каким нетерпением все мы ждали обеда следующего дня? Именно в это время на кировской пересылке обычно освобождали из-под стражи.

      Но всё приходит, проходит и время безудержно, так что утро наступило, как и было назначено ему природой, в положенный срок. Надо ли говорить, что той ночью никто из нас не заснул ни на минуту? Чахоточный глухарь-четверташник, который вместе с нами заехал в эту хату, оказался прирожденным гримером. Он пережег кусок резины, затем из известки, соскобленной со стен, приготовил какой-то клейкий раствор, куда добавил еще какие-то ингредиенты, и за ночь так преобразил Проныру, что их с Трясогузкой, пожалуй, не смогли бы различить даже родные матери.

      С утра Трясогузка притворился спящим и не поднимался до самого вечера, а Проныра принялся тусоваться по камере. Ближе к обеду дверь хаты распахнулась, и на пороге появился начальник спецчасти с личным делом Трясогузки в руках, ДПНП (дежурный помощник начальника пересылки) и разводной мент.

      – Ильичев!

      – Я, начальник! – выкрикнул Проныра, подойдя вразвалочку к дверям.

      – Не «я», а фамилия, имя, отчество, год и место рождения, статья и срок. Понял, придурок?

      – Понял, начальник, отчего же не понять, – пробубнил, как бы в испуге, Проныра и тут же выпалил выученные за ночь анкетные данные Трясогузки.

      Начальник спецчасти все это время тщательно сличал его физиономию с фотографией в личном деле, но, убедившись, в конце концов, в том, что перед ним действительно Трясогузка, а не кто-нибудь другой, грубо выкрикнул:

      – Много разговариваешь, Ильичев! Может, остаться захотелось?

      – Да нет, что вы, начальник.

      – Ну, тогда давай двигайся живее. Пошел вон отсюда, урод! – что на языке нормального человека должно было означать: «Выходите, вы свободны!»

      Проныра повернулся лицом к камере, помахал на прощанье рукой, подмигнул мне, не в кипеш, и вышел за порог хаты, все так же вразвалочку и не спеша. Больше я его никогда не видел.

      Целый день мы прислушивались к шумам в коридоре и на дворе пересылки в тревоге и ожидании. К вечеру Трясогузка «проснулся», подошел к двери и с показным волнением стал подзывать мусора. Тот