Проглоченные миллионы (сборник). Георгий Богач

заходи ко мне в столовую!

      Тебя здесь с нетерпеньем ждет

      Вкуснейший сочный антрекот!

      Кто-то гвоздиком зацарапал слово «антрекот» и нацарапал «анекдот».

      Над входом в «Центр лечебного голодания» неправдоподобно стройный мужчина советовал несколько иное:

      Товарищ, стой! Запомни это:

      Поменьше ешь. Твой друг – диета.

      Смотри, как вспучен твой живот —

      Тому виною антрекот!

      А над пивбаром жестяной толстяк с доброй улыбкой вещал:

      Чтоб жизнь твоя текла счастливо,

      Пускай в ней будет много пива.

      В твоей душе горит пожар?

      Его потушит наш пивбар!

      Рядом с пивбаром на двери платного туалета было выбито курсивом:

      После пива с сигаретой

      Никому отказа нету

      В посещенье туалета —

      Ни худому, ни атлету,

      Ни блондину, ни брюнету,

      Ни влюбленному поэту!

      Заходи зимой и летом

      За копейки, без билета!

      Над крыльцом «Тренажерного зала К. У. Успенского» фанерная гантель поблескивала металлическими буквами:

      Заходи и стар и мал

      В наш роскошнейший спортзал!

      Если хочешь жить счастливо,

      Гири жми, забудь про пиво!

      Жители Зимнегорска благосклонно относились к творчеству своего земляка и каждое новое произведение встречали улыбками и смехом.

      Все, кроме художника Момро…

      В предрассветную рань Владимир Момро являлся на пустынных улицах Зимнегорска, рассматривал произведения Филь-Баранова и мрачно вещал: «Мазню, сопровожденную такими противоречивыми виршами, можно сотворить лишь с большого бодуна. Но столярное исполнение вывесок Филь-Баранова вполне на уровне. Ему бы сколачивать дешевые табуретки на мебельной фабрике, а он в художники полез!» И Момро исчезал, растворившись в воздухе.

      Видимо, Момро не понимал, что в истинно творческой душе могут уживаться две личности, терзающие душу художника сомнениями, разрывая ее надвое, что и отражается на творениях, противоречащих друг другу.

      А в душе Анатолия Ильича уживались даже не две, а три личности. Две из них постоянно спорили, а третья их мирила. И если спорщики были трезвенниками, то миротворец – увы! – любил выпить. Однако горьким пьяницей его не назовешь, потому что в одиночку он не пил, но лишь в компании спорщиков. Как только они начинали ругаться, нелицеприятно высказывая друг другу свои взгляды на искусство и на свое место в нем, миротворец тихо, но настойчиво предлагал им выпить для взаимопонимания.

      После двух-трех стопок водки спорщики утихали и клялись, что станут творить сообща. Но вскоре спор разгорался с новой силой, и миротворцу приходилось выкатывать очередную бутылку.

      Успокоив спорщиков, миротворец резонно замечал, что и ему, дипломату, неплохо бы налить стопку-другую за достижение консенсуса. Спорщики любезно соглашались, и в душе Филь-Баранова наступал долгожданный мир.

      Полемики в душе Филь-Баранова продолжались недели две-три, после чего непримиримые враги, утомленные перебранкой, на какое-то время утихали, чтобы набраться сил