Бумажный занавес, стеклянная корона. Елена Михалкова

улыбаясь. – Ко мне сунулся, к Богдану залез. Везде ходит, вынюхивает…

      – Здесь, малыш, так себя нельзя вести, – низким голосом сказала Кармелита. – Будешь выглядеть дураком.

      Все правильно. Именно дураком себя Бабкин и чувствовал. Купиться на такой примитивный розыгрыш! Больше всего жаль было собственную спину. Все-таки тащить и сундук, и Решетникова, пусть даже с помощью водителя – это вам не кот начхал.

      – А вас мама в детстве не учила, что шариться по чужим вещам нехорошо? – прищурилась Анжела.

      Ее муж поднял палец с таким видом, словно собирался произнести откровение.

      – А ведь он, девки, спереть что-нибудь хотел!

      – А что? У меня с собой, между прочим, камушков на пять миллионов! – Медведкина прижала руки к груди.

      – Ваши камушки все-таки не шестьдесят килограмм весят, я надеюсь? – мрачно сказал Сергей.

      Но его не слушали.

      – Надо и другие вещи проверить! – волновалась балерина.

      – Пустили козла в огород…

      – Доверили человеку вещь донести, а он!

      И все громче, быстрее, напористее. Бабкин никогда бы не подумал, что четыре человека способны производить столько шума. «Певцы. Глотки драть горазды».

      – А что у нас тут за веселье?

      Сам Богдан, а за ним Олеся и Виктор Бантышев ввалились в комнату. Из-за спины Бантышева робко выглядывала «бедная родственница». Сразу стало очень тесно.

      – Неужели клюнул? – обрадовался Бантышев.

      Грегорович гулко захохотал и похлопал себя по животу.

      – А я ставила на вас, – протянула Олеся с укоризненной гримаской, обращаясь к Сергею. – Экий вы, мужчина, нестойкий!

      Похоже, сказал себе Бабкин, все были в курсе намечавшегося развлечения. Но винить, кроме самого себя, некого: не полез бы, куда не следует, не стал бы посмешищем.

      – Представьте, каково было Андрюше трястись в этом ящике!

      – Между прочим, спина до сих пор болит!

      Бабкин запоздало пожалел, что не грохнул свою ношу об пол.

      – Э-э, в честь чего движуха? – нараспев протянули сзади.

      Джоник стоял в дверях и, прищурившись, разглядывал всю честную компанию. За его спиной темной глыбой высился Жора.

      – Телохранитель твой отличился, – со смешком сообщил Грегорович.

      Вокруг захихикали.

      Джоник обвел всех глазами, и взгляд его остановился на Бабкине.

      – Что значит – отличился? – неприятным голосом спросил он.

      – Ах, Ринатик, это всё я виновата! – с улыбкой женщины, которой все всегда прощают, заворковала Медведкина. В ее исполнении все эти ужимки и ухмылки смотрелись, как попытка престарелой воспитательницы детского сада сыграть снежинку на утреннике. – Но ты ведь извинишь меня, правда?

      Джоник на снежинку не клюнул.

      – А подробнее?

      – Ну, он, типа, шарился тут везде, – добродушно вступил Никита Вороной. – Вынюхивает, значит. Прется куда не надо. К Таньке вон в декольте залез.

      – И нашёл там что-нибудь? – театрально удивилась Кармелита. Балерина в ответ скривила губы, но промолчала.

      – Короче,