Житейские рассказы. Отрывок из одноименной книги. Алеша Архипов

вкось! Так и задрожал Василь всем телом могучим. Да на него так гневно как накинется! Потемнел. Схватил за шиворот да вон со двора.

      – К такой матери, – кричит, – трепло поганое! Натрепешься-то не к добру!..

      – А чегой-то станет? – жалобно да слезливо вопрошает Архип за забором.

      – Корова сдохнет – вот чего! И иди отсюда, от греха. А то плюну в физиономию-то, скоморох чёртов! Только вот перелезь снова!

      Ушёл дед Архип. А только через неделю и впрямь корова-то взяла и сдохла. Ровно как специально заболела. А ещё погодя несколько дён старуха слегла. Полежала, полежала да и тоже в те края отправилась.

      Вот дед Архип совсем слезьми омылся. Бегает за Василием да изводит его.

      – Заклял ты, – говорит, – Васильюшка, заклял со зла! Да отними ты, Христом богом прошу, клятву свою смертную, а то ведь и я помру, грешный! Богу буду молиться на тебя, Васильюшка, отними ты свою клятву смертную! Ну чего тебе стоит, спаситель ты мой? – Да вот так упадёт к ногам, обнимет колени, проходу не давая, задерёт голову и ревмя ревёт-воет.

      А Василь – что? Только сплёвывает.

      – Да не заклинал я тебя, дурак ты дураком! К слову пришлось!

      …Только дед Архип так и изводил его, на время ночное не глядя, проходу не давал. Так изводил, что аж похудал Василь, как увидит Архипа – трясётся трясучкой весь, бледнеет, сереет, зеленеет, ровно радуга. «Я его, – говорит, – сам когда-нибудь убью, сил моих больше нет», да старается юркнуть в сторону.

      Так и изводил его Архип, пока не помер, грешный…

      А Василю жить бы да радоваться. Ан нет, не прошло и года – взял да и скончался ни с того, ни с сего… скоропостижно. А ведь не больной был, хороший ещё здоровьем-то. Я так думаю: потянули они один другого. Смерть, я тебе скажу, всегда ожидать надо, но звать её не смей. Тёмные силы пробудишь. Так-то вот…

      Рассказ третий

      Там чудеса: там леший бродит…

А. С. Пушкин. «Руслан и Людмила»

      …А самый разгульный парень у нас на улице Нектаровой – Тимоха. Кино он в клубе гонит. Да так гонит, паразит, что, говорят, рвётся там всё почём зря, что может и не может рваться.

      Такой мужичонко, я тебе скажу, развесёлый да разухабистый! Молодой ещё, лет тридцать ему, а уж живот имеет, точно дыню проглотил. Коротконогий такой да упитанный, чисто барсук, а на лице заплывшем да жёлтом глазки, как у зверька, так и зыркают, так и бегают, так и шныряют… На гармони, правда, справно да ловко перебирает. И ещё сказать, ко всей прочей характеристике, пропойца, каких бог не видывал.

      Вот однажды на святки вырядился, как по старинке – шубу наизнанку одел, да и ходил, всех поздравлял. Ну и напоздравлялся к концу…

      И блазнится ему, лежачему на снегу, будто дома он спит на чистой, аж белоснежной, как снег первый, кровати, и почему-то в кирзовых сапожищах, – а на них грязи, глины какой-то цельная гора, – да в фуфайке своей замасляной, мазутной. А жинка-то кричит ему да теребит его.

      – Чегой, – вопит, – умираешь-то? Вставай, – кричит, – Тимка!

      А он отбивается да норовит на голову одеялко-то натянуть, да поглубже под него упрятаться, да и отвечает ей:

      – Да отойди