Я сторожу собаку. Галина Щербакова

Павловна. А!

      Росляков. Ну, так как, Инка? Я ведь серьезно. Я тебе нравлюсь?

      Инна Павловна. А я тебе?

      Росляков. Привет! Я ведь с этого начал…

      Инна Павловна. Ну считай, что с этого.

      Росляков (страстно). Я буду очень тебя любить. Я буду очень тебя беречь. Ни одной бабы для меня…

      Инна Павловна. Достаточно. Я согласна.

      Росляков (потрясенно). Серьезно? Инна, серьезно?

      Сцена освещается.

      Инна Павловна. Меня все время мучил вопрос – ты ждал, что я откажу тебе?

      Росляков (драматически). Воистину я создал тебе слишком хорошую жизнь, если тебе больше не о чем думать…

      Инна Павловна. И все-таки?

      Росляков (быстро). Я бы не пережил твоего отказа… Годится?

      Инна Павловна. Дурачок! Ты ведь сказал правду…

      Росляков. Конечно, правду! Я тебя выиграл в лотерею. В спортлото…

      Инна Павловна. В рулетку… На последний грош…

      Росляков. У меня не было ни гроша, но была молодость…

      Инна Павловна. Ах! Ах!

      Росляков. Слушай, а тебе не стыдно говорить черт-те о чем, в то время как Алеша – Божий человек – скрылся в неизвестном направлении?

      Инна Павловна. Снова дурачок… Неужели ты думаешь, что никто, кроме тебя, не рискует в рулетке? Только, может, не последним грошом, а целым состоянием?..

      Росляков (морщится). Как-то очень сложно, мадам. Не жрамши – не разберешься.

      Инна Павловна. Ничего себе не жрамши. Тогда вы съели за обедом три курицы сразу… Так проголодались, ожидая его в порту… Была плохая погода… И самолеты летали абы как…

      Затемнение полное, а потом сразу яркий вестибюль аэропорта. В нем мы видим Марусю и Катю.

      Росляков (выходит на авансцену). Точно. Так все и было. Инна жарит куриц. Мы их съедим через два часа. А пока мы ждем… Все верно. И самолеты ходят абы как…

      Возвращается к Марусе и Кате. Катя улыбается.

      Катя. Какой он сейчас? Я его не видела с тех пор, как он стал москвичом… А может, и дольше…

      Росляков. Он талантливый дурак. В двадцать с чем-то лет – лауреат, автор уникальной машины, в двадцать семь – главный конструктор крупнейшего в Европе завода, считай, фигура мирового масштаба. И после этого – уйти в клерки подписывать бумажки!

      Катя. Но ведь это было повышение.

      Росляков. Еще бы. Представь себе, учителя физики Константина Эдуардовича Циолковского в свое время крупно продвинули по службе. Какой подарок мировому прогрессу!

      Маруся. А кого надо повышать? Бесталанных?

      Росляков. Не знаю, не думал. Уверен только в одном: когда блестящий конструктор или литератор переквалифицируется в функционера по своему ведомству – это великая бесхозяйственность.

      Катя. По-моему, ты все как-то упрощаешь.

      Маруся (выкрикивает). Дядя Леша!

      Убегает. Возвращается с Громовым. Тот смущен и обрадован.

      Громов. Слушай, неужто это Маруська? (Обнимается с Росляковым.)

      Росляков.