Покидая Аркадию. Книга перемен. Юрий Буйда

генеральной репетиции она втолкнула Дона в машину и отвезла в Агуреево, в свой загородный дом.

      Всю дорогу она молчала, а Дон прикладывался к фляжке и болтал без умолку, говорил, что трагедия сейчас никому не нужна, потому что и в России, и в мире все больны, все слабы, а трагедии нужны только сильным и здоровым людям, но не нынешним сильным и здоровым людям, потому что они сегодня поголовно – качки и дебилы, такова уж эпоха, которая нам выпала, эпоха, не заслуживающая ни оплакивания, ни осмеяния…

      – А зачем, собственно, мы сюда приехали? – спросил он, когда они раздевались в прихожей.

      – Ты показал мне свою темную сторону, – сказала она, – теперь мой черед. – И распахнула двери в гостиную. – Нюша, познакомься с моим другом.

      Улыбка погасла на лице Дона, когда он увидел Нюшу.

      Девочка шла через гостиную, при каждом шаге резко заваливаясь на правый бок. Она смотрела на Дона, сдвинув брови на переносье. Лицо у нее было напряженным и мрачным.

      – Донатас, – сказал он, протягивая руку. – Это литовское имя. Я родился в Паневежисе. Это маленький красивый городок в Литве… но я там давно не был…

      – Почему? – спросила Нюша, остановившись перед ним и будто не видя протянутой руки.

      – А я вырос в России… в Новосибирске, потом в Москве… отец был военным, много ездили…

      Девочка посмотрела на мать.

      – А где Рита? – спросила Нора.

      – У нее сегодня гости.

      – Уже поздно, Нюша…

      – Спокойной ночи, – сказала девочка. – Кивнула Дону. – Тебе тоже, литовец.

      Дон не мог отвести взгляда от ее спины, а когда дверь за девочкой закрылась, шумно перевел дыхание.

      – Ей скоро десять, – сказала Нора. – Две неудачные операции. Из-за нее боюсь рожать второго…

      – Красивая ведь девочка, – сказал Дон.

      – Тем больнее…

      Дон промолчал.

      – Растет злюкой и сучкой, – сказала Нора. – Нет, я не схожу с ума от чувства вины, но не хочу ее потерять. Не могу. Ты – часть моей жизни, а она – моя жизнь. – Помолчала. – Ты мне очень дорог, но так уж получилось, что мне не приходится выбирать… а у тебя есть выбор…

      Дон привлек ее к себе, обнял.

      – Я попробую, – сказал он. – Попытаюсь.

      В день премьеры она с утра пораньше уехала к Молли – хотелось одиночества.

      Подруга по стрип-клубу дважды побывала замужем, оба мужа погибли в бандитских разборках, оставив вдове по квартире. Четырехкомнатную на Страстном Молли сдавала и жила на эти деньги с третьим мужем в Риеке, а вторую держала «для себя» – ей нравился вид из окон на Царицынский парк.

      Приезжая в Москву, Молли обязательно звонила подруге. Они гуляли по парку, обедали где-нибудь в центре, заглядывали к Лизе Феникс, потом допоздна болтали на скамейке в парке, потягивая из фляжки.

      Молли не отличалась ни вкусом, ни умом, часто сетовала на свою худобу: «Любовь любовью, а толстые сиськи всегда сверху», но была единственной задушевной подругой.

      Нора купила булку и до обеда кормила уток в парке.

      Было