Покидая Аркадию. Книга перемен. Юрий Буйда

с которым приняла эту новость. Вспомнила любимую поговорку Молли: «Любовь любовью, а толстые сиськи всегда сверху» – и сделала вид, что ничего не происходит. Как говаривал старик Полонский, проблемы никогда не решаются – они проходят.

      С Митей Бессоновым ее познакомил Полонский.

      Они пили чай в его кабинете, когда старик сказал, что один журналист пишет о ней книгу и очень хотел бы познакомиться со своей героиней.

      – Я так стара, что обо мне уже книги пишут? – попыталась пошутить Нора.

      – Он большой ваш поклонник, Нора, – сказал Полонский. – И поверьте, будет лучше, если он напишет эту книгу под вашим присмотром… получит информацию от вас, а не о вас… вы обаятельная женщина, а он никак не может изжить комплекса провинциала и до сих пор не поймет, то ли он Растиньяк, то ли Жюльен Сорель, то ли все-таки Митя Бессонов…

      В те дни Нора переживала провал. Она возлагала большие надежды на «Федру», которую ставил Уманский, но ей не удалось вернуться на вершину, достигнутую в «Макбете». Хотя критики сдержанно хвалили ее, хотя билеты на спектакль были распроданы до конца сезона, Нора понимала, чувствовала, что ей не удался этот образ. Она тянула из себя все жилы, вставала на цыпочки, но все было безрезультатно. Поговорить об этом с мужем никак не удавалось – он все глубже погружался в работу, дочь по-прежнему обдавала ее холодом при каждой попытке сближения, а Лиза Феникс, с которой она провела несколько ночей, отчаянно напиваясь и занимаясь любовью, была женщиной мудрой, но, увы, не умной…

      Через неделю она встретилась с Бессоновым в маленьком кафе на Никитской.

      Журналист оказался очень высоким, широкоплечим молодым мужчиной с боксерским носом и пронзительно-голубыми глазами. Держался он довольно скованно и был одет в какие-то случайные вещи: ботинки хорошей кожи, грошовые штаны и турецкую куртку-косуху с базара, которая была ему явно мала.

      Бессонов жадно выпил водки и сразу заговорил о ее ролях. Он смотрел все спектакли с ее участием, все фильмы и бывал на всех ее выступлениях на Малой сцене МХАТа, где она читала стихи и прозу. Финальную же сцену в «Федре», когда царица, принявшая яд, признается мужу в своей преступной страсти, Бессонов считал «шедевром исполнительского искусства», «в котором эротическое напряжение обреченной любви сопоставимо со смертоносным эротизмом леди Макбет»…

      – Но роль-то я провалила, – сказала Нора. – Просто – провалила.

      – Провалила, – со вздохом сказал Бессонов. – Ну бывает…

      И вдруг рассмеялся – так рассмеялся, что Нора не смогла удержаться от улыбки.

      Они чокнулись.

      Стало легко и чуть пьяно, и они заговорили о книге.

      Бессонов включил диктофон, и Нора услышала голос своей матери – Бензина пела с надрывом под гитару любимый романс:

      Куплю я коробочку спичек

      И в теплой воде разведу,

      И долго я думать не стану,

      Сейчас я отраву приму…

      – Боже, –