Дети палача. Месть иссушает душу. Дмитрий Видинеев

он начал принимать холодное отношение людей к нему и его тринадцатилетней сестре Невее более спокойно. Смерился. А что еще оставалось? Не всю же жизнь тяготиться незримым клеймом «Сын палача»? Был момент, когда Фарамор чувствовал внутренний протест и смотрел на людей с вызовом, будто говоря: мне плевать, что вы обо мне думаете! Но протест длился недолго – к чему скрежетать зубами, если люди этого даже не замечают? А когда ему исполнилось семнадцать, он и вовсе начал надеяться, что рано или поздно отношение людей к нему и Невее изменится. Ему нравилось в это верить и строить планы на будущее, в котором клеймо «Дети палача» растворится в течении времени.

      Он любил отца и уважал его выбор, но в душе жалел, что тот не кузнец или, например, не сапожник. Конечно, своя выгода в ремесле палача была: палач никогда не останется без работы; помимо выплаты из казны, ему давали деньги близкие осужденных на казнь. Да и суеверные торговцы отдавали продукты бесплатно, считая, что взять деньги от служителя топора и плахи, значит навлечь на себя тринадцать несчастий. Выгода, несомненно, была, а для вдовца, у которого двое детей – это важно.

      С одобрения отца, Фарамор вот уже два года состоял в учениках у живущего по соседству старика алхимика Шабатара. Учитель был один из тех немногих людей, которых совершенно не волновало, чей Фарамор сын, да хоть самого хозяина Великой Пустоты. Главное – ученик способный. Старик не раз отмечал, что усердие юноши в постижении алхимической науки достойно восхищения. И хотя Шабатар всегда был щедр на похвалу, в отношении молодого ученика он не кривил душой.

      Да, Фарамор старался и после двух лет обучения видел свое будущее в житейском плане вполне четко: выучиться и стать мастером; открыть алхимическую лавку, благо денег в семье на это хватало; жениться. Нормальное, спокойное будущее.

      Строить планы легко, когда мир вокруг не претерпевает больших перемен. Но, как раз в последнее время жизнь в столице становилась иной. Это тревожило Фарамора. Он видел в лицах людей страх. По улицам ходили усиленные патрули законников. А еще эти ежедневные казни… После смерти государыни Трейды, жизнь города менялась не в лучшую сторону.

      Но хуже всего то, как изменился отец. За последнее время он будто выцвел, как упавший с ветки лист, осунулся, постарел. Иногда Легис подолгу сидел без движения, погруженный в свои мысли. Тогда Фарамор видел в его глазах тоску, которая временами перерастала в приступы гнева. Легис всегда сдерживался, заставлял себя успокоиться, но в его взгляде еще долго оставалось то, что Фарамор расценивал, как душевная боль. Душевная боль? Но в чем ее причина? Конечно, Фарамор спрашивал отца, но тот всегда отвечал что-то неопределенное, не желая делиться с сыном тяжелыми мыслями.

      Фарамору приходилось довольствоваться догадками. Он полагал, что такое состояние отца связано с участившимися казнями. А с другой стороны у Легиса и раньше бывало много работы. Год назад поймали целую ватагу разбойников,