Они жили. повесть о муже и его жене. Сергей Долженко

размолвок хранить тишину. И уже вечером, он, как бы ни был пьян, почти на коленях просил простить его за грубость. Впрочем, просить прощения у нее было легко, она прощала ему все.

      …кто не успел, тот опоздал. По-моему, мы с Вовчиком опять опоздали. А ведь сегодня, по моим гениальным расчетам, я должен поднимать бокал с шампанским и пить взахлеб за удачу, которая наконец-то присела ко мне на колени.

      Она лежала и смотрела на него как будто издалека. Он сидел полуголый, спиной к настенному ковру, грустный, потерянный, как маленький ребенок и даже не жаловался, как обычно, а тихо говорил:

      – Ну, зашли мы к этому жирному боссу. Минут пятнадцать он по телефонам названивал. То ли изображал, то ли, в самом деле, такой занятой… Потом, как проснулся, ребят, вы по какому делу? Мы ему – да все потому же, старый козел… конечно, никто из нас такого и близко не сказал, что ты!, мы с Вовчиком, как два примерных ученика перед любимой учительницей – вот раскладки, договоренности – от вас комнатку в вашем офисе, капиталец…

      Она прикрыла глаза – неяркая радужная дымка плыла перед ней, понемногу рассеиваясь, и по странной сиреневой траве, какой она и в жизни на Земле не видела, побежала маленькая голенькая девочка – смеясь, неуклюже перебирая ножками, она бежала к тому невидимому, доброму, кто вот-вот примет ее на руки… она с мгновенным удивлением узнала в той девочке себя и ей стало так хорошо, так неожиданно легко, что она приподнялась со счастливой улыбкой.

      – …вот-вот, и ты смеешься, а что нам, дуракам, скажешь? Действительно, посмеешься. Нужны мы ему с нашими грандиозными планами. У него все верняк. Сегодня товар, завтра деньги, завтра деньги, послезавтра, уж будь добр, проценты с них.

      Он зевнул.

      – Правильно, Вовчик, говорит, – сволочи они все. Короче, сказал, завтра подойти.

      – Давай спать, – попросила она, – наш отдел выставку открывает, мне рано вставать.

      – Хорошо, – недовольно буркнул он, лег, отвернулся к стене и уже через минуту был в завтрашнем дне.

      Та неведомая радость, которая едва коснулась ее души, улетучилась так же быстро, как и возникла. «В детство хочется, – подумала она. – Испугалась я своих забот, теперь снова хочу стать маленькой, совсем маленькой, когда от любого несчастья можно было спастись на мамочкиной груди».

      Осторожно встала и босиком прошлась по ковровой дорожке к окну. Скользнула за штору, провела пальцем по подоконнику. «Опять пыль, хотя вчера прибирала; из-за белья… застирано, лохматится… еще на свадебных простынях спим…».

      Посмотрела вниз, на улицу. Чистым снегом заметены тротуары, голубоватые пятна уличных ламп, снежными иголками ощетинились скамьи у подъезда, поникшие рябины с черными гроздьями ягод. Напротив, высотка уходила вверх, в низкое взлохмаченное тучами фиолетовое небо. Множество темных слепых окон таращилось на нее. Ей стало зябко, показалось, что это чьи-то живые глаза… Она подышала на окно, и теплый