Аю-Даг. Наталья Струтинская

Ты не знаешь его, совсем не знаешь.

      – А ты знаешь? – спросил Василий, и меня неприятно ужалило то спокойствие, с которым он принял эту новость.

      – Никто никого не знает, верно? – напомнила я ему его же слова. – Именно поэтому я прошу тебя не осуждать его.

      – Я никогда никого не судил, – пожал плечами Вася. – Я никогда про него ничего не говорил тебе, если ты помнишь.

      – Я знаю, ты считаешь его легкомысленным человеком. Но, поверь, ты ошибаешься. Он умный парень. Это может показаться удивительным для тебя, но он… Он рассуждает здраво. И он не тот, что был раньше. Он изменился.

      – Люди не меняются, – покачал головой Вася.

      – Значит, он был таким всегда.

      – Ты хочешь, чтобы я согласился с тобой? – лицо Василия скрывала темнота.

      – Я знаю, что тебе неприятно мое общение с ним.

      – Вовсе нет, – повел руками Василий. – Я не собираюсь ни соглашаться с тобой, ни переубеждать тебя. Люди не учатся на чужих ошибках, шишку набивают только собственные грабли.

      Несколько мгновений мы стояли вот так, в полной теперь темноте, молча глядя друг на друга. Потом я крепче прижала к себе Бонуса и пошла домой.

      Глава 19

      Все стихло. Окно было открыто настежь, и в него заглядывало око бледной, полной луны. Ночь стояла безветренная, спокойная. Яблоня под окном замерла, изредка вздрагивая, когда какая-нибудь ночная птица будила ее своим неловким движением. Темные горы дремали вдалеке, укрытые мягким покровом лесов, а вместо моря темнела бескрайняя пустая бездна.

      Я лежала в постели и смотрела на раскрытое окно. Дорожка луны рисовала яркие тени на деревянном полу. Бонус клубком свернулся в плетеной корзинке, которую отвела для него бабушка. Маленькие бока его мерно вздымались, лапки изредка вздрагивали – видимо, пережитое маленькое путешествие рисовало в его кошачьем воображении яркие образы.

      Я села на кровати и прислонилась к стене, обхватив руками коленки. Тоска не покидала мое сердце. Я чувствовала себя бесконечно несчастной, покинутой, словно ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Все теперь казалось бессмысленным. Любовь Вадима внезапно потеряла свой блеск и былую прелесть. Она теперь казалась мне какой-то бессмыслицей.

      Твердый комок подступил к горлу, и я вдруг заплакала, вздрагивая всем своим худеньким телом. Никого не осталось, думала я, никому не нужна. Я сидела, глядя на луну, которая приобретала неясные очертания, утонув в слезах.

      Я не заметила, как дверь в комнату приоткрылась, и в ярком, прозрачном свете появилось лицо бабушки.

      – Маша, – прошептала бабушка, открывая шире дверь и заходя в комнату.

      Я, словно затравленный зверек, вжавшись в свою ночнушку, сидела, прислонившись к стене, и смотрела на бабушку мутным взором. Во мне не было сил скрывать свое отчаяние и смятение, мне претило мое одиночество, и я была рада, что бабушка нашла меня тогда, когда я была потеряна