Аю-Даг. Наталья Струтинская

спасут, помогут, защитят. Я знала. Но эгоистично, самоуверенно, наивно думала, что так будет всегда.

      Гроза приближалась, гром становился резче и отчетливее, почти сразу сопровождая своим гулом яркие вспышки молний.

      – Сейчас польет! – крикнула я, стараясь перекричать шум ветра, который гнул тонкие деревья и бил в лицо. Мне на лоб упало несколько крупных капель.

      – Иди обратно! – сказал Василий, жестом останавливая меня.

      – Ну уж нет.

      Рассвет совершенно скрылся за тучами, потемнело. Верхушки деревьев прогибались под порывами ветра. Утро в одно мгновение утратило свою живость, словно некая сила вытянула из него всю жизнь.

      Мы собрали связку сухих веток и только собрались обратно, как по темно-зеленым листьям забарабанил дождь. Василий своими черными глазами, в которых заиграли огоньки, вдруг взглянул на меня.

      – Бежим! – и он внезапно схватил меня за руку.

      Настоящий теплый июльский ливень, какой бывает только на юге, вдруг обрушился на побережье. Деревья прогибались под тяжестью воды, которую низвергало тяжелое небо. Серая стена скрыла море, горы, горизонт тонул в акварельной дымке дождя. Все вдруг исчезло, утонуло, испарилось. Не было теперь ни гор, ни моря, ни неба. Дождь хлестал в лицо, волосы сразу же прилипли к спине, светлый сарафан мокрой тряпкой повис на теле, а босые ноги скользили по траве. В своей руке я чувствовала горячую, сильную руку, крепко сжимавшую мои мокрые, белые пальцы. Мы выбежали из пролеска и неслись теперь через поле в сторону отвесной скалы, в нише которой можно было укрыться. Мы бежали, желая спастись от стихии, внезапно настигшей нас, в то же время упиваясь этой стихией, частью которой мы стали. Сумасшествием было бегство под открытым небом, под градом ливня, треском грома и раскалывающими небосвод молниями. Совершенно невозможным, нереальным казался этот шторм, столь несвойственный этому времени суток. Но шторм этот, стихия, которая обрушилась на нас из грозной колесницы небосвода, будто превратила реальность в дымку того сна, что является нам за несколько мгновений до пробуждения, когда, просыпаясь, мы все еще лежим с закрытыми глазами, стараясь ухватить его обрывки, растворяющиеся и ускользающие от нас в ярком, живом свете утра. Послевкусие же сна сопровождает нас потом весь день, и, закрывая глаза, мы не раз еще возвращаемся в тот мир событий, который нарисовало нам наше воображение.

      Много раз потом я мысленно возвращалась к тому дню, который мог – я знала это! – мог изменить дальнейший ход моей жизни. Много раз я прокручивала в своей голове то призрачное утро, разрывавшее мир громом и щедро, изобильно низвергавшее на землю казавшийся бесконечным поток дождя. Словно неведомая рука соединила в этой утренней стихии две заблудшие, одинокие, юные души, на заре своей жизни жаждущие, бессознательно ищущие чистой любви, инстинктивно чувствующие, что она где-то рядом, что достаточно протянуть руку, чтобы прикоснуться к тому, что иные ищут всю жизнь и не находят. Но человеческой природе