Мальчики для девочек, девочки для мальчиков. Уильям Сароян

вовсе не жирная.

      – Нет жирная. – Она встала. – Ну вот же, здесь. И здесь выше, и тут, и тут, а вот тут?

      – Это не жир. Это женственность. Совсем другое дело.

      – А у нее как с женственностью – небось, не хуже, чем у меня?

      – У кого?

      – У той девицы, на которую ты пялился на остановке трамвая. У девочки-ромашки, стоявшей с невинным видом.

      – А-а. – Прополоскав рот, он выплюнул воду, белую от зубной пасты. – Нет, у нее хуже.

      – Ты это, наверное, нарочно, потому что вовсю уже думаешь о том, что собираешься делать после чили.

      – Да нет, она была… ну, скажем, тощевата.

      – Ой, ладно, ты просто подлизываешься, уже навоображал себе с три короба насчет того, что будет после ужина, потому что, когда ты вынашиваешь некоторые планы, у тебя даже тон каждый раз делается какой-то не такой.

      – Какой не такой?

      – Похотливый. И как ты ни стараешься убрать из него похоть, он все равно похотливый, к тому же, когда на тебя это находит, ты сразу делаешься такой хороший – как мертвый индеец. До такой степени, что из тебя хоть веревки вей, совсем дурачком становишься, причем в любой момент – стоит мне только взять вдруг и раздеться.

      – А ты при этом дурочкой не становишься?

      – Я не к тому, чтобы когда при посторонних или что-то в таком духе. Я насчет того, когда мы одни. А догадалась я об этом еще до нашей свадьбы, когда мы однажды пошли ночью купаться голыми в океане, а вода была жутко холодная и ты сказал, что мужчина в такой воде может себе яйца отморозить. Я думала, это потому, что мы еще не женаты, и специально потом, через пару месяцев после свадьбы, подстроила, чтобы снова пойти точно так же купаться. Хотелось с этим разобраться поточнее.

      – Через пару месяцев после нашей свадьбы ты была уже беременна и подобные выходки были тебе противопоказаны медицински.

      – Да ну, при чем тут медицина? Врачи в этом ничего не понимают. Кстати, в тот раз мне это нисколько не повредило, зато удалось выяснить, что тогда это было не потому, что мы еще не были женаты. А потому, что, стоит тебе увидеть голую женщину, ты сразу теряешь голову. Даже с риском себе что-нибудь отморозить все равно заводишься и дуреешь.

      Причем не важно, моя это нагота или любой другой женщины.

      – Может, все-таки важно? – Он начал бриться.

      – Мало того! Тебя заводит тело вообще любой женщины, не обязательно даже двадцатилетней девушки: она может быть тридцати-, сорока- или пятидесятилетней. Бьюсь об заклад, что у тебя бывали связи с тетками за пятьдесят.

      – Может, и бывали.

      – С этими старыми кошелками! Тебе вообще все трын-трава, лишь бы женщина.

      – Ну, только не интеллектуалка.

      – Да ты и с ними путался за милую душу. И не спорь со мной, сам знаешь, что это так.

      – Честно сказать, случалось. Но с ними мне хотя и случалось… случаться, но как-то так, без удовольствия.

      – Сколько же ты их перепробовал! Помнишь, ты рассказывал про ту активистку из Коммунистической партии? Которая давала одетая кому угодно – ложилась, не раздевшись, и только