Путь королей. Брендон Сандерсон

опять этот официоз, – заметил он и улыбнулся. – Скажите, я такой страшный?

      – Меня с детства учили уважать ревнителей.

      – Что ж, сам я считаю, что уважение – нечто вроде навоза. Если его использовать по необходимости, все начнет буйно расти. Но если перестараться, будет просто сильно вонять.

      Его глаза сверкнули.

      Ей послышалось или ревнитель – слуга Всемогущего – только что говорил о навозе?!

      – Ревнитель – представитель самого Всемогущего, – сказала Шаллан. – Продемонстрировать вам свое неуважение означало бы сделать то же самое по отношению к Всемогущему.

      – Понятно. Значит, вы бы так себя повели, появись здесь сам Всемогущий? Столь же официально, с поклонами?

      Она поколебалась.

      – Вообще-то, нет.

      – Хм, и как же тогда?

      – Полагаю, я бы закричала от боли, – сказала Шаллан, не задумываясь. – Поскольку написано: слава Всемогущего такова, что любой, кто на него взглянет, тотчас же обратится в пепел.

      Ревнитель в ответ на это рассмеялся:

      – Несомненно, мудрые слова. Но прошу вас, сядьте.

      Она с неохотой повиновалась.

      – Вас все еще что-то беспокоит. – Он взял портрет Ясны. – Что я должен сделать, чтобы вы расслабились? Забраться на этот стол и станцевать джигу?

      Она удивленно моргнула.

      – Нет возражений? Что ж… – Брат Кабзал положил портрет и начал взбираться на стул.

      – Нет, прошу вас! – Шаллан вскинула свободную руку.

      – Вы уверены? – Он окинул стол оценивающим взглядом.

      – Да, – ответила девушка, представляя себе, как ревнитель спотыкается, делает неверный шаг и, упав с балкона, камнем падает на пол в десятках футов внизу. – Честное слово, я больше не буду демонстрировать уважение!

      Он тихонько захихикал, спрыгнул и сел. Потом наклонился к ней, словно заговорщик:

      – Угроза джиги на столе работает почти всегда. Мне лишь раз пришлось ее сплясать, когда я проиграл пари с братом Ланином. Старший ревнитель нашего монастыря от ужаса чуть кверху килем не перевернулся.

      Шаллан с трудом сдержала улыбку:

      – Вы ревнитель, вам запрещено иметь собственность. Что же вы ставили?

      – Две глубоких понюшки аромата зимней розы и тепло солнечного света на коже. – Он улыбнулся. – Иногда приходится как следует пофантазировать. После того как тебя на протяжении многих лет маринуют в монастыре, этому можно научиться. Итак, вы собирались объяснить мне, где обучились столь хорошо рисовать.

      – Практика. Думаю, в конечном счете так учатся все.

      – И опять мудрые речи. Я начинаю сомневаться, кто из нас ревнитель. Но вас, безусловно, кто-то обучал.

      – Дандос Масловер.

      – О, если кого и можно назвать истинным мастером карандаша, то как раз его. И все же… не то чтобы я сомневался в ваших словах, светлость, но я заинтригован: как мог Дандос обучать вас искусству рисунка, если – насколько я помню – он вот уже триста лет страдает весьма серьезным и неизлечимым недугом, именуемым смерть?

      Шаллан покраснела:

      – У