Пролог (сборник). Эдуард Веркин

почувствовал муравьев на щеке, смахнул их, обругал природу-матушку, а потом меня заметил.

      Он был в очках. Только не в увеличительных, как, например, у старосты Николая, а в зеленых, чтобы солнце глаза не натирало.

      – Ты что, солевар? – спросил вдруг путник.

      Я сначала удивился, но сразу понял, что ничего удивительного тут нет – солевара легко опознать по съеденным ногтям и просоленному лицу. Но слишком уж он быстро меня узнал, только посмотрел и сразу сделал правильные выводы.

      Тут мне в голову прилетела шишка, запущенная Хвостовым, я очнулся и побежал, и Хвост тоже побежал, а остановились мы только на берегу реки у мостика.

      – Ты что, не понял, кто это был? – спросил Хвост, дыша.

      – А что тут понимать? Бродяга. Игольник, наверное. А может, пуговичник. Или точильщик. Идет в Кологрив на ярмарку, вот и все.

      Хвост только рассмеялся.

      – Пуговичник… – усмехнулся он. – Точильщик. Еще скажи фуфлыжник.

      – Может, и фуфлыжник, кто его разберет?

      На фуфлыжника незнакомец, кстати, вполне походил. Скоро в Кологриве осенняя ярмарка, фуфлыжники ярмарки любят, собираются со всех сторон. Некоторые на самом деле фуфлыги пекут, а обычно так просто послоняться собираются.

      – А пузырек? – спросил Хвост. – Разве ты не увидел у него на шее пузырек?

      Я пузырек совсем не заметил. Вернее, заметил, но подумал, что это не пузырек, а волкобой. Запасной волкобой. Один за пояс заткнут, а другой на шее болтается. Волкобои часто в волках застревают, и тут надо ловко ножом застрявший срезать и на рукоять запасной намотать.

      – Но это не пузырек, – прошептал Хвостов, – это…

      Хвост огляделся, проверяя – нет ли тут поблизости кого ненужного.

      – Это чернильница, – сообщил Хвостов.

      – Чернильница? – не понял я. – Зачем пуговичнику чернильница?

      – Так это не пуговичник вовсе, – еле слышно сказал Хвостов. – Это грамотей!

      Грамотей.

      – Точно говорю – грамотей, – повторил Хвост. – На шее чернильница. Глаза красные, как у кровопийцы. Костыль…

      – А костыль-то при чем? – не понял я.

      – Грамотеи всю жизнь за столом сидят, – объяснил он. – От этого ноги искривляются – вот они и с костылями. Грамотей-грамотей, точно говорю. Носитель культуры.

      – Что?

      – Что-что, носитель. Культура, знаешь, что такое? – сказал Хвост с превосходством.

      Его отец несколько раз был в Кологриве, так что мне тут спорить нечего было, в культуре Хвост наверняка разбирался лучше моего.

      – Культура – это дело, – сказал Хвост. – Помнишь, гусельник приходил? Как забряцает на гуслях, так все бабы ревут, как белухи. Во тебе культура! А грамотей гусельника куда как завиднее.

      – Ладно, грамотей так грамотей, – согласился я. – Хотя и зачем нам грамотей?

      – Как зачем, понятно же! Ты вспомни, как позапрошлым летом было? Как время овес убирать – так сразу и дождь. Овес и пожух. Все лето овес спеет-спеет, а потом дождь, как это?

      Я