Коротко о главном. Владимир Леви

после беседы с врачом больному не становится легче, то это не врач», – сказал великий врач Бехтерев. Сурово и точно.

      Приснилось, что я рисую,

      рисую себя на шуме,

      на шуме… Провел косую

      прямую – и вышел в джунгли.

      На тропку глухую вышел

      и двигаюсь дальше, дальше,

      а шум за спиною дышит,

      и плачет шакал, и кашель

      пантеры, и смех гиены

      рисуют меня, пришельца,

      и шелест змеи… МГНОВЕННЫЙ

      ОЗНОБ… На поляне – Швейцер.

      Узнал его сразу, раньше,

      чем вспомнил, что сплю, а вспомнив,

      забыл… Если кто-то нянчит

      заблудшие души скромных

      земных докторов, он должен

      был сон мой прервать на этом…

      Узнал по внезапной дрожи

      и разнице с тем портретом,

      который забыл – а руки

      такие же, по-крестьянски

      мосластые, ткали звуки,

      рисующие в пространстве

      узор тишины…

      Он спасал ребенка,

      и осы молчали звонко…

      – Подайте, прошу вас, скальпель…

      Все, поздно… Стоять напрасно

      не стоит, у нас не Альпы

      швейцарские, здесь опасно,

      пойдемте. Вы мне приснились,

      я ждал, но вы опоздали.

      (Стемнело). Вы изменились,

      вы тоже кого-то ждали?..

      Не надо, не отвечайте,

      я понял. Во сне вольготней

      молчать. (Мы пошли). Зачатье

      мое было в день субботний,

      когда Господь отдыхает.

      Обилие винограда

      в тот год залило грехами

      Эльзас мой. Природа рада

      и солнцу, и тьме, но люди

      чудовищ ночных боятся

      и выгоду ищут в чуде…

      А я так любил смеяться

      сызмальства, что чуть из школы

      не выгнали, и рубаху

      порвал и купался голым…

      Таким я приснился Баху,

      он спал в неудобной позе…

      Пока меня не позвали,

      я жил, как и вы, в гипнозе,

      с заклеенными глазами.

      А здесь зажигаю лампу

      и вижу – вижу сквозь стены

      слепые зрачки сомнамбул,

      забытых детей Вселенной,

      израненных, друг на друга

      рычащих, веселых, страшных…

      Пойдемте, Седьмая фуга

      излечит от рукопашных…

      Я равен любому зверю

      и знанье мое убого,

      но, скальпель вонзая, верю,

      что я заменяю Бога,

      иначе нельзя, иначе

      рука задрожит, и дьявол

      меня мясником назначит,

      и кровь из аорты – на пол…

      Вот истина – божье жало –

      мы вынуть его не осмелились.

      Скрывайте, прошу вас, жалость,

      она порождает ненависть.

      Безумие смертью лечится,

      когда сожжена личина…

      Дитя мое, человечество,

      неужто неизлечимо?