Про мою маму и про меня. Елена Исаева

ала самый подходящий момент, когда она с интересной книжкой завалилась на свой любимый диван, и пристала:

      – Мам!

      – А?

      – Вот ты – когда была маленькой – ты мечтала стать знаменитой?

      – Я?.. Я не мечтала. – Мама от книжки не отрывалась.

      – Почему?

      – Я не мечтала, я была уверена, что стану. – Книжка продолжала быть интересней разговора.

      – Ну?.. И ведь не стала? – провоцировала я.

      – Ещё всё впереди. Какие мои годы?

      Мне-то казалось, что уже поздновато.

      – А… кем? Ну, то есть в какой области ты собираешься стать знаменитой? Как кто?

      Мама от книжки, наконец, оторвалась и посмотрела на меня в упор.

      – Как это – как кто? Как мать гениального ребёнка, естественно.

      – То есть как моя?

      – Ну да. Но вообще-то, дорогая, «быть знаменитым – некрасиво… Не это поднимает ввысь. Не надо заводить архива, над рукописями трястись…».

      Нашла, тоже мне, кого в пример привести, и опять углубилась в книгу.

      – Хорошо ему было, Пастернаку, рассуждать, когда он уже и так был знаменитый поэт и Нобелевку ему присудили!

      Мама поняла, что почитать ей не дадут, и рассердилась:

      – Не спорь с классиками, а покажи, на что ты сама способна. И знаешь, хорошо бы ты не просто стала знаменитой (знаменитой ведь можно стать и из-за какого-нибудь скандала), а хорошо бы ты попутно приобрела какую-нибудь стоящую профессию – и вот в ней уже прославляйся, сколько душе угодно!

      Я поняла, что добилась внимания, и воодушевилась:

      – А ты как думаешь – где надо начинать пробовать себя?

      – Там, где тонко.

      – Как это?

      – Ну, где тебе легче всё даётся.

      Я уже знала, что, например, музыка мне даётся не очень. Пока я учила аккорды к песням – всё было отлично, но когда выяснилось, что ещё существует сольфеджио и прочее такое – я поняла, что стать великим композитором у меня не хватит никакого терпения. И в первом классе, когда училась на фортепиано, и после, когда училась играть на гитаре. На гитаре вообще не заладилось, потому что учительница выбрала меня в конфидентки и мы всё время говорили про любовь.

      Поправляя мне постановку пальцев, она спрашивала:

      – Как ты думаешь, если мы с ним видимся раз в неделю – это любовь?

      Она была уже пожилая и довольно полная дама, и, по моим тогдашним представлениям о мировой гармонии, ей любовь вообще уже не полагалась. Поэтому, раз кто-то с ней виделся раз в неделю – и после, придя на занятия, она светилась, как сто тысяч солнц, наверное, это была любовь. И я честно говорила:

      – Да.

      И она у меня классику не спрашивала, а учила петь «Шаланды, полные кефали…» и всякое такое же.

      Мы самозабвенно на два голоса распевали «Мой костёр в тумане светит», особенно то место, где «Вспомяни, коли другая…».

      Потом я приходила домой, демонстрировала маме свои успехи. Мама тоже любила петь, поэтому «Шаланды» ей были ближе всяких там классических упражнений, и она считала, что я правильно учусь, хотя я знала при этом всего три аккорда. Но маме казалось, что и это хорошо, и это уже какое-никакое искусство. Так я и осталась на всю жизнь с тремя аккордами и с «Шаландами». Для хорошего настроения мне, в принципе, хватает. Но в смысле «знаменитости» это получился несомненный прокол, потому что ведь с такими знаниями знаменитой можно быть только в пределах собственной кухни.

      После неудачи с музыкой я ринулась в спорт. У нас в классе самая стройная девочка была Ленка Леонова, потому что она занималась художественной гимнастикой. Она всегда ходила так прямо, как будто кол проглотила.

      Я попросила – Ленка взяла меня с собой на занятие.

      В абсолютно зеркальном зале стоял рояль. И несколько хрупких грациозных девочек выделывали под музыку всякие фигуры, которые им показывала тренерша, командуя при этом резким требовательным голосом и хлопая в ладоши:

      – И‑раз, и‑два! И‑раз, и‑два!

      Я крайне добросовестно повторяла за девочками все движения, но в конце урока мне объявили:

      – Для нашей группы ты, к сожалению, не подходишь – мы уже ушли вперёд. Тебе надо в младшую группу.

      Вечером я сказала маме, что в младшую группу не пойду.

      – Почему?

      – Потому что они занимаются в другое время, а без Ленки ходить скучно.

      – Только из-за этого?

      – Ты не видела, как Ленка на шпагат садится! И вообще! Я никогда не буду такой гибкой и ловкой, как она, а тогда – зачем?

      – А вдруг будешь? Подумаешь – шпагат! Это дело тренировки!

      Мама, по-моему, не очень понимала, о чём идёт речь. Пришлось объяснить и даже продемонстрировать:

      – Да ты знаешь, как это трудно?!

      Я попыталась сесть на шпагат – у меня ничего не вышло. Сидя на полу, я подняла на маму страдальческое