Круглый год с литературой. Квартал третий. Геннадий Красухин

я закурю.

      – Пожалуйте огня.

      – Благодарю.

      А Пушкин думал: «Он весьма умён

      И крепок духом. Видно, метит в Бруты.

      Но времена для брутов слишком круты.

      И не из брутов ли Наполеон?»

      Шёл разговор о равенстве сословий.

      – Как всех равнять? Народы так бедны, -

      Заметил Пушкин, – что и в наши дни

      Для равенства достойных нет сословий.

      И потому дворянства назначенье -

      Хранить народа честь и просвещенье.

      – О, да, – ответил Пестель, – если трон

      Находится в стране в руках деспота,

      Тогда дворянства первая забота

      Сменить основы власти и закон.

      – Увы, – ответил Пушкин, – тех основ

      Не пожалеет разве Пугачёв…

      – Мужицкий бунт бессмыслен… -

      За окном,

      Не умолкая, распевала Анна.

      И пахнул двор соседа-молдавана

      Бараньей шкурой, хлевом и вином.

      День наполнялся нежной синевой,

      Как вёдра из бездонного колодца.

      И голос был высок: вот-вот сорвётся.

      А Пушкин думал: «Анна! Боже мой!»

      – Но, не борясь, мы потакаем злу, -

      Заметил Пестель, – бережём тиранство.

      – Ах, русское тиранство-дилетантство,

      Я бы учил тиранов ремеслу, -

      Ответил Пушкин.

      «Что за резвый ум, -

      Подумал Пестель, – столько наблюдений

      И мало основательных идей».

      – Но тупость рабства сокрушает гений!

      – На гения отыщется злодей, -

      Ответил Пушкин.

      Впрочем, разговор

      Был славный. Говорили о Ликурге,

      И о Солоне, и о Петербурге,

      И что Россия рвётся на простор.

      Об Азии, Кавказе и о Данте,

      И о движенье князя Ипсиланти.

      Заговорили о любви.

      – Она, -

      Заметил Пушкин, – с вашей точки зренья

      Полезна лишь для граждан умноженья

      И, значит, тоже в рамки введена. -

      Тут Пестель улыбнулся.

      – Я душой

      Матерьялист, но протестует разум. -

      С улыбкой он казался светлоглазым.

      И Пушкин вдруг подумал: «В этом соль!»

      Они простились. Пестель уходил

      По улице разъезженной и грязной,

      И Александр, разнеженный и праздный,

      Рассеянно в окно за ним следил.

      Шёл русский Брут. Глядел вослед ему

      Российский гений с грустью без причины.

      Деревья, как зелёные кувшины,

      Хранили утра хлад и синеву.

      Он эту фразу записал в дневник -

      О разуме и сердце. Лоб наморщив,

      Сказал себе: «Он тоже заговорщик.

      И некуда податься, кроме них».

      В соседний двор вползла каруца цугом,

      Залаял пёс. На воздухе упругом

      Качались ветки, полные листвой.

      Стоял апрель. И жизнь была желанна.

      Он вновь услышал –