Люди с солнечными поводьями. Ариадна Борисова

обычаю предков?

      Только двое стражей охраняют Элен, если не считать жены рыжего Кугаса могучей Моду́н и дружинного мясовара Асчи́та. Но ведь какой бы сильной и ловкой ни была Модун, она все-таки женщина, не посвященный воин. А веселый толстяк Асчит совсем не любит драться. Все его думы о пополнении мясных ледников, погребков с молочною пищей и осенней заготовке съедобных кореньев.

      Сердце Хорсуна сжалось от нежности: Нарьяна. Женщина со звездами в глазах, что, верил, ему лишь сияли. Жена, любимая до неистового бега в крови, до сладкой боли в предсердье, лишь произнесешь ее имя… Покинул! Удрал в самое для нее нелегкое время. Азарт охоты, а пуще того нежелание подчиниться жрецам оказались сильнее семейных забот и покоя в долине… Упрямый!.. Не знающий к жене жалости, мнящий о себе высоко!

      Так ругал себя багалык, сидя в седле с прямой спиной и застывшей на лице улыбкой.

      Свернув к Скале Удага́нки[20], Хорсун придержал Аргыса, дождался, когда воины уйдут вперед. Достал из подвешенного к поясу кошеля взятый из дома пучок белых конских волос, забросил его за валун, прикрывающий сбоку вход в маленькую пещеру. Пусть хранит долину, жену Нарьяну и ребенка оберег священного Дэсегея. Наклонив голову к сложенным ладоням, произнес краткое заклинание. Прости, Белый Творец. Прости и ты, удаганка, жрица солнечного огня…

      Однажды на празднике Новой весны приезжий олонхосу́т[21] рассказывал легенду о жрице и происхождении созвездий. Все знали древнее предание, но слушать было приятно. Связные украшения к словам подобрал старик, мало кто так умеет. Вот и Хорсун горазд сложить в уме пригожие мысли, а вслух молвить – неуклюжим становится робкий язык, от неловкости загораются щеки. Да и зачем ему? Разве что пересказывать сказку через пять весен сыну, остальным детям, если впоследствии даст их Творец.

      В оный век, когда подлунный мир был не толще, чем коня хребет, а реки играющий ручей мчался по песчаной борозде, удаганка старая жила, что лепила чаши с крепким дном, с яркими лучами на боках. Рода жрицы той никто не знал, имени теперь я не скажу, только имя лошади ее помнится – Крылатая Иллэ́[22], да осталась в памяти людей женщины диковинная смерть, ибо невозможно позабыть и за двадцать канувших колен, что тогда случилось на Орто.

      Холодом на сердце ощутив близость вечно алчущей Ёлю́[23], жрица перемолвилась с Иллэ, и взмахнула та крылом в ответ, дымкой улетая в небеса. Женщина велела возвести слева от особенной скалы, где всегда камлала на заре, аранга́с[24] на лиственничных пнях – наверху с колодой вырезной, изголовьем к северным краям. Облачившись в светлую доху, чашу прихватила с восемью яркими лучами на боках, завернулась с головы до ног в полотно из белой бересты и легла в глухой древесный одр, как во чрево матери дитя.

      Ночью той затеялся буран, наметавший снега аж до крыш, топорами снег пришлось рубить, чтобы выйти из остылых юрт. Умерли все те, кто не сумел истощенный подкормить очаг. Слабых

20

Удага́нка – шаманка, жрица небесного огня.

21

Олонхосу́т – исполнитель олонхо.

22

Крылатая Иллэ́ – волшебная кобылица с лебяжьими крыльями, мать летучего табуна удаганок.

23

Ёлю́ – дух смерти. Известен в облике одноглазой одноногой старухи.

24

Аранга́с – могильный помост с колодой – «колыбелью» покойника. Арангас – созвездие Большой Медведицы.