Два императора. Дмитрий Дмитриев

и свита, молча окружив своего императора.

      – Завтра все должно решиться, – задумчиво проговорил как бы сам с собою Наполеон.

      – Завтра вас ждет, ваше величество, славная победа! – нерешительно ответил кто-то из маршалов императору.

      – Вы думаете? – круто повернувшись к нему, спросил Наполеон.

      – Так думает вся ваша славная победоносная армия.

      – Посмотрим. А теперь, господа, я хочу объехать наши бивуаки.

      Луны не было совсем; ночь темная, холодная. Наполеон, окруженный свитою и маршалами, шагом объезжал свою многочисленную армию. Конные егеря, состоявшие при Наполеоне, ехали впереди и факелами освещали путь. Французы восторженными криками приветствовали своего императора и с горящими головнями бежали за ним.

      Наполеон накануне Аустерлицкого сражения издал следующий приказ:

      «Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтоб отомстить за австрийскую ульмскую армию. Это те же батальоны, которые вы разбили при Галлабруне[12] и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, выгодны, и пока русские будут идти, чтобы обойти меня справа, они выставят мне фланг. Солдаты! Я сам буду руководить вашими батальонами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашею обычною храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа хоть одну минуту будет сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации. Под предлогом увода раненых не расстраивать ряды. Каждый да будет вполне проникнут мыслью, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такой ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где подойдут к нам новые войска, которые формируются во Франции, и тогда мир, который я захочу, будет достоин моего народа, вас и меня».

      Сколько хвастовства и самоуверенности в приказах Наполеона! Он даже не переставал хвастать и тогда, когда его «образцовая» армия в 1812 году гибла от храбрости русских, от холода и голода.

      Глава IX

      Утро двадцатого ноября было как-то особенно холодное и пасмурное, небо заволоклось серыми тучами; на бивуаках русской армии горели еще костры; солдаты очень исправно жгли разные ненужные вещи. В бараке, сколоченном из тесу, за столом сидели ротмистр Зарницкий, князь Гарин и Николай. Они поспешно пили чай.

      – Надо подкрепиться, дело будет жаркое, – проговорил Петр Петрович, отрезая себе толстый кусок солонины. – А ты что, юноша, уткнувши нос сидишь? – обратился он к Николаю. – Что не закусываешь?

      – Рано – не хочется.

      – Уж не влюбился ли ты в какую-нибудь Гретхен?

      – Что вы, Петр Петрович! – вспыхнул молодой человек.

      – Чего доброго!

      – До того ли теперь, Петр

12

Галлабрунн – город в 70 км от Вены, рядом с которым, у деревни Шенграбен, 4/16 ноября 1805 г. арьергард Багратиона сдержал корпус Мюрата.