Тени Шаттенбурга. Денис Лапицкий

тускло сверкнувшую серебряную монету. – Нашел на улице даллер[26], разве это не доброе предзнаменование?

      – Несомненно, господин барон, – вымученно улыбнулся бургомистр.

      «Только ты ведь примчался в ратушу совсем не для того, чтобы о найденном даллере поговорить, правда?»

      – Видно, неплохо живут ваши горожане! В других городах, случись кому обронить полновесный серебряк, не успокоились бы, пока не сыскали. Кстати, подобные мне прежде не встречались. Это местный чекан?

      – Похоже, – Ругер повертел в руках монету, силясь разобрать полустершуюся за давностью лет надпись. – Да, вот видите – изображение святого Варфоломея, нашего покровителя, а на обороте еще читаются «Shatt…g». Точно, наша. Но теперь они редкость: как серебряные копи захирели, так и чеканить свою монету город перестал.

      Барон чуть заметно улыбнулся. На самом деле даллер он нашел вовсе не на улице: Хорст, слуга, еще накануне вечером обошел все городские кабаки и лавки менял в поисках старой монеты, что чеканилась из местного серебра.

      – Пожалуй, как копи иссякли, так и город понемногу слабеть стал?

      – Ваша правда. Прежде было пятнадцать тысяч жителей в городе, представляете? Тогда вот и ратушу построили, и собор, и фонтан, и стену каменную вкруг, и площадь замостили. А потом, как серебро поисчезло, стало народу сотен семь, вряд ли больше. Думали даже, совсем нашему Шаттенбургу конец.

      На самом деле печальные следы той эпохи были и сегодня заметны без труда: город походил на человека, оправляющегося после долгой и тяжелой хвори. Вроде и силы возвращаются, и цвет лица уже розоватый, а значит, баланс гуморов приходит в правильную пропорцию, но все же еще совсем не то, что до болезни. Так и город: на главной площади фасады домов подновили, звенят монетой покупатели в лавках, и купцы приезжают за товаром – за лесом и стеклом, сырами и кожами. Но немало домов пустует, а где-то их вовсе разобрали, разбив грядки с капустой и репой; обветшала каменная стена, и даже башни крепостные, кроме надвратных, совсем позаброшены.

      – Слава Создателю, не оставил он нас, – продолжал тем временем Ругер. – И без серебра прожили, перемогли тяжкое время. А после и народу прибавилось. Ремесленники у нас славные в братстве Святого Маврикия, да и купцы в грязь лицом не ударят. Две ярмарки в год устраиваем: весной лес торгуем, осенью всякий другой товар. Лесопилки водяные построили, фабрику стекольную завели, мельницу бумажную. Монахи-бенедиктинцы даже вино делают, очень недурное. Не желаете попробовать? И сыру нашего подать можно.

      – Нет, благодарю, – качнул головой барон, и бургомистр, потянувшийся было к небольшому буфетцу темного дерева, снова сел на стул. – Думаю, еще представится возможность отведать даров местной лозы.

      – Конечно-конечно. Да и час ранний для винопития, в самом деле. Кстати, налоги мы тоже исправно платим, и власти имперские нами всегда довольны были.

      Фон Ройц заметил, что бургомистр даже немного раскраснелся, говоря об успехах города, пусть и не слишком впечатляющих. И было понятно, что хотя

26

Даллер – здесь серебряная монета весом в 24 г, имеющая хождение в Шаттенбурге.