труда в колхозе («бежать – не убежишь, не давали крестьянам паспорта»). Ему было за что бороться: шанс вырваться из первобытной дикости своего забитого села не просто маячил, а светил слепящим, как солнце, светом. Получить входной билет в другую жизнь можно было только благодаря вузовскому диплому, какой-нибудь знаковой «интеллигентной» профессии. Вот откуда проистекает, казалось бы, причудливый симбиоз: отменное знание крестьянского дела («на слух мог сразу определить неладное в работе комбайна») и слабо увязывающиеся с комбайном Белинский и постановка «Маскарада» Лермонтова в примитивном драмкружке. Стараясь выделиться любым способом, юный Михаил не брезговал обывательскими козырями («на ходу мог взобраться на комбайн с любой стороны, даже там, где скрежетали режущие аппараты и вращалось мотовило»). Но мотивацию всех этих форм самовыражения в среде следует искать не столько в безнадежной инфантильности, сколько в яростном упорстве. Горбачев с детства был настроен на то, чтобы вырваться, любым способом выскользнуть из заколдованного круга, созданного в советской деревне времен колхозного «расцвета». Его лидерство являлось не более чем защитным иммунитетом от погребения заживо в скудном паралитическом пространстве животной борьбы за существование. Отчаяние и скорбь за близких сквозят в его воспоминаниях детства, где он, будучи уже экс-президентом СССР, не удержался от цитирования книги своей жены, упомянув, что «там [в родной деревне] идет разговор о двадцати рублях: где их взять, при том, что отец работает круглый год». Сам того не подозревая, Горбачев настроил свой мозг на стойкое выживание в условиях нового ледникового периода. И в этой установке самым подкупающим было то, что наряду с лидерством и самовыдвижением важная роль отводилась семье – опорному пункту в борьбе за новую реальность.
Мать, мужественная до отчаяния и смелая до безрассудства, дала сыну в руки две жизненные нити – животную цепкость и святую веру в себя. Она показала Михаилу пример выживания, вселила в него мысль, что коль он пережил в детстве столь чудовищный хаос, значит, все это не зря, впереди у него великая миссия. Она же убедила сына в том, что учеба – это путь к иной жизни. Отец привил способность к тяжелому труду и оптимистичное отношение к самой жизни; через отца пришло понимание ответственности, уважение к традициям. Несмотря на одиозное время, а может быть, как раз из-за витающей в воздухе опасности объединение мужчины и женщины в семейном союзе являлось чем-то сугубо правильным в жизненном укладе серьезного человека, само собой разумеющимся, неотъемлемой составляющей приторного, с привкусом мертвечины, проживания жизни. Семейная атмосфера душевного покоя наполняла смыслом тупое истязание работой быстро угасающего тела, открывала единственную для истощенного крестьянина возможность наслаждения: видом потомства, призванного убедить, что короткая вспышка жизни и ожесточенная схватка за незатейливое существование предприняты
