Безумие. Ольга Вторушина

      Безумие моей жизни

      Странно, я говорю во сне. Перематываю кассету. Голос не мой, женский. Что говорит? Я не помню. Началось? Опять? Вечером закроюсь.

      Он прослушивает кассету. На ночь он ставит диктофон. …..Доктор сказал, что так будет лучше. Приступов стало меньше… После прослушиваю кассету, если нужно, если нет, удаляю. Эпохи, время, люди, лица, жизнь – все проходит…

      Месяц было все в порядке. Все было хорошо и вот опять. Начинается заново…

      Странно, много машин и полицейских. «Вот он!» все смотрят на меня. Я не пойму, что случилось. Меня ведут к машине, что-то говорят. Я арестован! Скорее задержан, очень интересно. Ее убили! Это из-за нее. Но никто же не знает, что я могу. Он не мог сказать, а как же врачебная тайна, та он и сам не верил в это. Думает, наверное, что это мой разгоряченный разум. Он не верит, никто и никогда не верил. Он думает, я безумен, я псих… еще бы, вряд ли бы меня направили к нему.

      Началось…

      Я еду, еду. Где я? В зеркале вижу отражение ее. Она едет. Она безумна. Смотрит сквозь. Что это, я вижу ее со стороны? Всегда же было… я видел их изнутри, всегда жил в них, смотрел на их мир их глазами… она, она смотрит в окно: люди, жизнь, проблемы, счастье, горе, жизнь мелькает, а она тут одна. Она не знает куда едет. Я иду за ней.

      Со мной что-то не так. Я не видел их со стороны, я не наблюдал так их. Она меня видит! Не может быть. Она видит, она определенно смотрит на меня.

      В комнате темно, тусклый свет горит. Лампочка очень маленькая. Темно. Стоит стол, напротив стулья и кровать. Помню, так привинчивают мебель только в тюрьмах. Ах да, меня подозревают в убийстве, но в каком. Я погружаюсь в сон…

      Что-то притягивало в ней, не знаю… она уходила, так же как и появлялась.

      Я стою у окна и курю, а она всё продолжает говорить. Сегодня она пришла третий раз. Она рассказывает о своей жизни. Она говорит, всё говорит. Я не могу слушать. Она сидит в кресле, такая красивая. Её золотистые длинные волосы лежат на плечах, отливаются в лунном свете… я не помню ее, но что-то было в ней мне очень знакомое, слишком знакомое.

      Третья ночь… и полнолуние. Луна большая. Она светит, освещает комнату. Уже третью ночь я рассматриваю её. Что могло с ней случиться? Чёрные как смоль глаза были мертвы, в них когда-то горел огонь, горела жизнь. Она приходила, чтобы рассказать свою историю.

      Курить хотелось. В такие ночи я выкуриваю по две пачки. Слушаю, но интерес у меня появляется после звонка. К разговору я не прислушивалась, но после фразы: «И только для этого ты звонишь?», я начинаю слушать её историю, её жизнь.

      «Ну сколько можно. Я устал. Защищать их бесплатно, да и рань то какая. Я присягал. Присягал? Кому? И зачем. Отцу обещал, он умирал…

      ….выспаться бы. Дело, где оно? Вот оно, в руках, дело. Он убил. Точно виновен. Даже доказывать или защищать не нужно. Толку то в моей защите. Я государственный служащий, государственный адвокат. Я и забыл…

      ….как же я их ненавижу, всех, всех этих коллег, судей, присяжных, преступников – всех. Они все виновны, и даже я. Это чертова присяга!

      Дверь открывают. Ключи в замке, всегда громко гремят. Голова болит безумно. Где он? Лежит на кровати.

      Он говорит. Все бессвязно. Поднялся, он ходит по комнате. Что у него с руками. Он идет к кровати, он что-то говорит, непонятно, тихо, безумно. Чешуя становится ярче, она переливается. Он ложится. Он больше их не чешет, лежит ровно на кровати. Он говорит. Все говорит. Чешуя! Что с ним? Может доктора? Кожа! Вместо чешуи кожа! Меня тошнит. Кожа, такая же как и у меня. Мне действительно нужно поспать. Пора к психиатру… Когда я был у нее в последний раз?… он говорит. Это имя? Точно имя, где-то я его слышал. Где? Когда? Труп – это имя трупа. Что он делает? Он говорит непонятно, бессвязно, нечетко. Я прислушиваюсь. Он говорит тихо, иногда громко и связи нет, он прыгает, путается в показаниях? В показаниях? Это не показания. Я брежу. Он говорит непонятные мне вещи, он говорит, я не понимаю про что.

      Молчит, наверное уснул.

      Так дело. «Личное дело… я бы не сказал… ему тридцать семь… хм, выглядит на сорок пять, странно… живет один в двухкомнатной квартире. Родных нет. Семьи, детей нет. Десять лет назад родители умерли… в возрасте шести лет поставлен диагноз «рыбья чешуя». Медики не знали, что с ребенком. Ни у кого не было в медицинской практике такого и в медицинских трудах, его возили на различные конференции… типичный подопытный кролик, хм… так, выписка больничного лита, психолога… о! Это отлично, почитаю. Дальше, не привлекался. Взяли около дома, не оказывал сопротивления, опознали. Это уже интересно. Есть зацепки.

      Он говорит, я не понимаю, хотя нет… имя, второе имя, я его знаю, это ж…

      ……все знали, что он убивает, но никто ничего не мог доказать. Свидетели пропадали, даже те кто был под защитой, некоторые судьи…

      Он произносит его имя. Что он говорит? Он все говорит. Я потерял нить. Убийство! Я не успеваю. Он говорит об убийстве, но о каком?

      Я