Я служил в десанте. Григорий Чухрай

с винтовками и патронами. Я раздал оружие и объявил отбой. Среди моих подчиненных был один, кого я не так презирал, как других. Фамилия его была Прятко. Он пришел на призывной пункт со своим баяном и оказался талантливым музыкантом. Да и по возрасту он был моложе других. Мои «торгаши», не привыкшие спать в окопах, никак не могли пристроиться. Некоторые стонали. А Прятко тихо играл на баяне мелодию грустной украинской песни «Из-за горы камьяной». Слушая эту мелодию, я забылся.

      И вдруг крик:

      – Танки! Немецкие танки!

      Я воюю

      Я открыл глаза и посмотрел вниз. На станции Харьков-Сортировочная к рельсам медленно двигались три танка.

      – Нечего паниковать! Это наши танки! – спокойно объявил я. – Откуда здесь взяться немцам?

      Но танки вздрогнули, и через наши головы, шелестя и шипя, полетели снаряды. Один… другой… третий…

      – В ружье! – героически скомандовал я.

      Но все мои вояки повалились на дно окопа и лежали не двигаясь. Я схватил свою винтовку и стал стрелять по танкам. Огонь со стороны немцев усилился. Снаряды летели через наши окопы, а мои солдаты бездействовали. Я отстреливался, бегал по окопу, матюгался и пинками сапог поднимал боевой дух своих «стариков». Они поднимались на ноги, но только я поворачивался к другим, эти снова оказывались на дне окопа. Между тем с нашей стороны заработала артиллерия. Теперь и наши снаряды, шипя, летели через наши головы и рвались вокруг танков. Шум боя усиливался. В углу окопа, от страха надев противогаз вверх трубой, лежал толстый мужчина. Я подбежал к нему и сорвал противогаз. На меня смотрели глаза, от страха потерявшие радужную оболочку.

      – Если бы все люди были честными, – простонал он, – то и войны бы не было…

      Я плюнул от омерзения и, схватив винтовку, снова начал стрелять… Танки попятились, развернулись и начали уходить. Наступила долгая тишина и только толстый философ всхлипывал, обхватив лысеющую голову руками. Не скоро кто-то из моих торгашей осмелился выглянуть из-за бруствера окопа, и я услышал победный крик:

      – Они ушли! Мы победили!!!

      «Хороши победители», – подумал я.

      Бунт

      После обеда распространился слух: «Немцев прогнали аж за Полтаву!» Мои торгаши осмелели и стали сперва робко, потом громче и громче осуждать мое поведение.

      – В Красной Армии не положено ругать подчиненных матом.

      – А лежать на дне окопа и не стрелять по врагу положено? – возражал я.

      – А пинать подчиненных сапогами положено?

      – А как же еще с вами поступать, если вы не хотите воевать?

      И тут прорвало! Заговорили все разом, наседая на меня и отталкивая друг друга локтями.

      – А вы нас научили воевать?!

      – Я вам в отцы гожусь, а вы меня сапогами!

      – Стрелять! А я знаю как? С какого бока заряжать винтовку, я знаю?

      – И я понятия не имею, а вы меня матом… Чтоб я так жил!

      Возмущение росло. Они называли меня хулиганом, и антисемитом, и махновцем.

      Я смотрел в их возмущенные лица и думал: «Если будет настоящий бой,