Колония нескучного режима. Григорий Ряжский

чем писателей, обучают.

      – Холстомер? – удивилась Приска незнакомому слову. – Это что значит?

      – Это рассказ Лео Николя Толстого, – прояснил ситуацию Юлик. – Про несчастную лошадь, которая поначалу была отменным жеребцом, а после стала никому не нужной клячей, лишилась мужского достоинства и пошла себе спокойненько на мыло.

      – Куда? – не поняла Прис. – Куда эта лошадь пошла?

      – На бойню, – снова со вздохом объяснил Шварц, – на отдельные составляющие для производства хозяйственного мыла. И меня туда отправят… – он усмехнулся, – и достоинства тоже лишат… Если вовремя не женюсь…

      И налил всем по портвейну.

      Патриша Харпер поступила в Кембридж одновременно с сестрой, но на факультет изящных искусств, где в числе прочего преподавали игру на музыкальных инструментах и теорию музыки. Она выбрала пианистический курс, склоняясь больше к преподавательскому, нежели исполнительскому направлению. К тому времени она практически самостоятельно освоила инструмент, причём весьма успешно, чередуя занятия в школе с бессистемным изучением русского языка, но зато с вполне усердным треньканьем по придворным клавишам. Старинное концертное пианино «Stainway & Sons» им подарил дед, сэр Мэттью. Тому, в свою очередь, инструмент с дарственным клеймом был отписан по распоряжению её величества королевы Великобритании Елизаветы Второй, проникшейся печальной историей приговора, вынесенного русскими сыну бывшего придворного искусствоведа. С такой просьбой к дочери обратилась королева-мать и получила безусловное согласие.

      – Мэттью, милый, это для твоих внучек, – сообщила Елизавета сэру Мэттью. – На нём ещё незадолго до своей смерти сам великий Ференц Лист играл моей маме, в девятнадцатом веке. И Антон Рубинштейн тоже руку приложил. Уникальный звук. Клавиши слоновой кости. Пусть дочки Джона осваивают.

      Осваивать клавиши досталось Триш. Нора предложила вариант обеим, на выбор, для внеклассного времяпрепровождения: королевский инструмент или русский язык. Они и поделили. С этим и пришли в Кембридж.

      Вторую половину сорок пятого года, когда завершился процесс над Джоном и тот окончательно исчез из её жизни, Нора Харпер пережила исключительно тяжело. Девочки, конечно же, были рядом. Как умел, пытался, по существу, вдову сына опекать сэр Мэттью. Однако удар оказался чрезмерным даже для мужественной Норы. Будущее своё она отныне представляла с трудом. Смыслы были во многом утрачены, и то, что она никогда больше не выйдет замуж, сделалось для неё аксиомой на весь остаток жизни. Правда, девчонки не могли не радовать: обе обожали мать, обе – с явным проблеском если не таланта, то разнообразных способностей. Обе – трогательно любящие друг дружку. Обе – не оставляющие мать ни на минуту в их общем страшном горе. В них, и только в них видела она собственное, ускользающее, с неясной перспективой будущее.

      В начале сорок шестого стало полегче. Послевоенная жизнь активно набирала обороты, и порой Нора с видимым интересом отслеживала в газетах, что происходит