Сикстинский заговор. Филипп Ванденберг

Красивая, в богатых одеждах, она задумчиво листает книгу, так же как и сивилла из Кум. Та старше остальных, но выглядит еще величественнее. Она тоже ищет истину в позеленевшем от времени фолианте. А пророк Иезекииль… Что скрывают буквы «L» и «U»на его свитке? Или божественное знание кроется в тексте, который изучает Даниил?

      Какую чудесную тайну хранит дельфийская сивилла? На что указывает ее робкий взгляд?

      Продолжая свой путь по тускло освещенным коридорам, ведущим в Сикстинскую капеллу, кардинал наконец припомнил образ пророка Иеремии – трагично-меланхоличный. Микеланджело в нем явно отобразил себя самого: черные приподнятые брови, длинный нос, подбородок и уста, прикрытые ладонями. Пророк удручен и подавлен грузом истинного знания. Именно там, в вышине, над Страшным судом, разгадка тайны! Кардинал ускорил шаг.

      Преждевременно состарившийся, сидел он там, мучась от безысходности, познав истину. Широкой спиной он прикрывал две загадочные фигуры. Та, что слева, до странности походила на дельфийскую сивиллу, только постаревшую. Она с гримасой боли на лице отворачивалась. Справа – молодой и полный сил человек, в профиль напоминавший монаха Савонаролу. Намек? Но на что?

      Отдуваясь, кардинал устремился вниз по каменной лестнице и осторожно, словно не желая нарушать покой капеллы, открыл правую створку двери. Лучи ноябрьского солнца проникали через высокие окна, заставляя сверкать и искриться геометрический рисунок пола. На творение Микеланджело ложилась мягкая тень, видны были лишь некоторые элементы изображения: там протягивалась рука, тут мелькали почти неразличимые черты лица. Он засомневался, нужно ли включать освещение. Заставить яркие лампы направить потоки света от окон на пол, который отбросит искусственный свет на потолок так же, как это происходит с естественным освещением?

      Включение прожекторов чем-то напоминало сотворение мира, как это описано в Книге Бытия, Первой книге Моисея. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью.

      Перед мраморным нефом взгляд кардинала невольно обратился вверх, на тысячу раз виденное творение художника: на пророка Иоанна, провозвестника Мессии; на Бога, создающего звезды и растения, отделяющего свет от тьмы и воду – от суши, дающего жизнь Адаму, дотрагиваясь до него своим перстом; на Еву; на чету, поддавшуюся искушению змия. Кардинал от напряжения почувствовал боль в затылке и отступил на несколько шагов назад, не отводя взора от свода. Вспомнилась строка из письма Микеланджело о том, что папы, ослепленные собственной гордыней, величественно смотрят прямо перед собой вместо того, чтобы поднять крепколобые головы, посмотреть – и увидеть. В его поле зрения попал Ной, приносящий жертву после спасения от потопа. Изображение самого потопа, а затем и плывущая по воде крепость, корыстные и эгоистичные люди на необитаемом острове. Никому не будет дан шанс на спасение, даже самым смелым и любящим.

      Кардинал затаил дыхание. Как часто он вглядывался в роспись,