Свои собаки грызутся, чужая не приставай. Александр Островский

> Картины московской жизни

      КАРТИНА ПЕРВАЯ

      ЛИЦА:

      Павла Петровна Бальзаминова, вдова.

      Михайло Дмитрич Бальзаминов, сын ее.

      Акулина Гавриловна Красавина, сваха.

      Матрена, кухарка.

      Павлин Иваныч Устрашимов, сослуживец Бальзаминова. Брюнет, большого роста, лицом мрачен и рябоват.

      Бедная комната у Бальзаминовых.

      ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

      Бальзаминова (одна, сидит с чулком в руках). У Миши, должно быть, опять какие-нибудь планы в голове. Прибежит из присутствия, пообедает наскоро, да и был таков, и пропал на целый день. Где-то он, бедный, бродит? Должно быть, далеко-далеко куда-нибудь ходит! Придет всегда такой измученный, усталый, и лица-то на нем нет, и не ест ничего, только все вздыхает. Надо полагать, он в Рогожскую бегает; а пожалуй что и в Лефортово! Все разбогатеть-то ему, бедному, хочется. Ну, да это ничего, пускай бегает; это еще здорово, говорят. Теперь время летнее, дел у него никаких нет особенных; все-таки лучше: пусть на воздухе бегает, чем в комнате-то сидеть; да еще и польза может произойти. Только я все что-то боюсь за него; все как-то мне не верится, чтобы он уж очень богатую-то невесту себе нашел. А уж сколько у него к этому делу старания! Даже удивительно это видеть. По его-то старанию ему бы уж давно надо миллионщицу приспособить. Должно быть, счастья нет! Без счастья, сколько уж ни старайся, ничего не выходишь. Говорят, и грибы искать – счастье нужно; а уж невест-то и подавно. Вот был же случай у Ничкиных; а из-за чего разошлись? Так, из пустяков. Нужно же было этому облому приехать! И как на грех его принесло в такое время! Кабы не он, жили бы мы теперь, как сыр в масле катались. Есть же такие злые люди на свете! Ну, что ему нужно было? Себе он пользы никакой не сделал, только Мишу моего обидел.

      Матрена входит с письмом.

      ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

      Бальзаминова и Матрена.

      Матрена. Письмо вот принесли. (Подает).

      Бальзаминова. Кто принес?

      Матрена. Должно, что почтальон, одет так, по-военному. Говорит: городская почта.

      Бальзаминова. От кого бы это? Я уж и не знаю.

      Матрена. И я не знаю. Да вот что: вы мне дайте письмо-то.

      Бальзаминова. Зачем тебе?

      Матрена. Я догоню солдата-то да назад ему отдам.

      Бальзаминова. Что ты! как можно назад, когда оно к Мише писано.

      Матрена. Должно быть, солдат-то по ошибке занес; часто бывает, что в другой дом заносят.

      Бальзаминова. Да я тебе говорю, что к нам. Вот и на адресе написано.

      Матрена. Нет, право, лучше назад отдадим от греха. Кто к нам письма писать станет? Кому нужно! Ведь письма-то пишут, коли дела какие есть али знакомство; а у нас что!

      Бальзаминова. Какая ты глупая! Ну, слушай: «Его благородию…»

      Матрена. Ишь ты, «благородию»!

      Бальзаминова. «Михаилу Дмитриевичу Бальзаминову».

      Матрена. Ну, да хоть и написано, а все лучше назад отдать; а то еще, пожалуй, солдата-то в ответ введешь перед начальством. Давайте! Что, право!

      Бальзаминова (кладет письмо в стол). С тобой ведь не сговоришь. Ты смотри, не вошел бы кто в кухню-то!

      Матрена. Украсть-то там нечего, хошь и войдет кто. (Уходит и возвращается). Там идет кто-то по двору-то.

      Бальзаминова. Кто ж такой?

      Матрена. Кто его знает! Черный, долговязый такой. Гляди, приказный; а то кому ж! Словно как он бывал тут.

      Бальзаминова. Устрашимов, должно быть.

      Матрена уходит. Входит Устрашимов.

      ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

      Бальзаминова и Устрашимов.

      Устрашимов (кланяется). Михайло дома?

      Бальзаминова. Нет. Ушел куда-то.

      Устрашимов (подходит к окну и молча, мрачно смотрит на улицу). Да это верно?

      Бальзаминова. Ах, батюшка, что мне тебя обманывать-то!

      Устрашимов (продолжает глядеть в окно). Бывает, иногда (многозначительно) прячутся. Ну, да ведь это не поможет. Нет, шалишь!

      Бальзаминова. Вы такие странные слова говорите, что и понять вас нет никакой возможности.

      Устрашимов. Нет, Миша, это, брат, дудки! Атанде-с!

      Бальзаминова. Вы мне объясните, в чем ваше дело и что вам угодно: так я сыну и передам.

      Устрашимов (со вздохом, продолжая глядеть в окно). Тут, брат, два года хожено. Это не другое что-нибудь. Этого уступить нельзя. Ты моим несчастьем вздумал воспользоваться! Ты рыть яму ближнему! Погоди еще, может быть, сам туда попадешь! Боже мой, боже