Ночи с Камелией. Лариса Соболева

не нужен.

      – Но… как мы с вами…

      – Зачем свет? – шептала она, приближая свое лицо к его. – Свет рождает стыдливость, а на что она нам? Так проще… Разве вы не хотите любить, как видится вам во снах? Свет помешает…

      Мягкая, нежная ладонь коснулась его щеки, потом губы прижались к его губам, а в горле Елагина образовался удушливый комок, предвещавший неземное блаженство. Действительно, свет не был нужен, сплошной мрак уничтожал условности. В темноте позволяется все, в ней выходит наружу то, что притаилось где-то в потаенных уголках души, будоража воображение…

      Ночь превзошла ожидания. У Афанасия Емельяновича не проходило ощущение, что он единственный мужчина, которого эта женщина любила так, будто давно знала его и стремилась только к нему. Она не задавалась целью доставить ему наслаждение, а получала его сама, вздрагивая от прикосновений, замирая от поцелуев. Он бы почуял обман в стонах, руках, обвивавших его тело, губах, заученных движениях, если бы это было притворством. Но каждый раз, когда у него возникало желание, она отзывалась новым трепетом, словно до этого ничего не было. Уже под утро, когда сквозь шторы просачивался блеклый свет, а она спешно одевалась, Елагин робко сказал:

      – Сударыня, я бы хотел встретиться с вами еще.

      – Что ж, пожалуй, – согласилась она и продолжила одеваться.

      – Завтра придете? – Он сел на постели, глядя на нее с надеждой.

      – Послезавтра, – пообещала она.

      Елагин завернулся в одеяло и обшарил карманы. Смущенно протянув крупную купюру – эта женщина должна знать, как он щедр, – произнес:

      – Вот, возьмите.

      Не взглянув на купюру, она взяла ее, небрежно сунула за лиф и надела жакет. Он протянул ей ключ:

      – От входной двери… Я приду поздно, когда домашние…

      Она подступила к нему, лицо ее уже было спрятано под вуалью, приложив кончики своих пальцев к его губам, сказала:

      – Я не хочу знать о вас ничего.

      Затем последовал поцелуй, через вуаль Елагин чувствовал горячие губы, обещавшие еще одну прекрасную ночь. Она упорхнула, захватив ключ.

* * *

      – Как вы? – был первый вопрос Марго, с искренним участием заданный Прасковье Ильиничне.

      Марго приехала к ней утром, зная, что долго залеживаться в постели Долгополова не станет. Какой сон при таких обстоятельствах?

      Прасковья Ильинична обняла ее:

      – Я вам очень признательна, Маргарита Аристарховна, вы благородны не только по происхождению.

      – Полно, милая Прасковья Ильинична! Я рада оказать вам посильную помощь и должна признать, выглядите вы сегодня куда лучше. Чаю дадите?

      – Разумеется, – натянуто улыбнулась та.

      Чай пили с домашним пирогом, но в голове Марго засели слова Зыбина – у Долгополовой есть мотив, посему, наметив свою стратегию, Марго приступила к осуществлению