Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник). Юлиан Семенов

к своей чертежной доске.

      – Вы б поддержали меня, а то загремлю, – попросил Костенко.

      – Вы долго будете тягу смотреть?

      – Тягу не смотрят, ее чувствовать надо…

      – Тяга – она, как говорится, и есть тяга…

      Костенко взобрался на лестницу, продолжая ворчать:

      – Сейчас в двести сорок девятой был, так лесенку попросил, а хозяйка меня обругала.

      – Людмила Аркадьевна?

      – А бог ее знает… Фифочка.

      – Женщина с характером. Кого угодно доведет.

      – Это уж я не знаю, а меня она довела. А сама стоит и плачет.

      – Из-за Леньки…

      – Это кто? Хахаль?

      – Сын.

      – Женился?

      – Из дому сбежал.

      – Куда?

      – Я думаю, куда-нибудь в Сибирь подался.

      – А почему в Сибирь?

      – Я там в экспедиции был, с ума сойти как здорово, ему кое-что рассказал, так он мне потом говорит: «Сбегу, к чертовой матери».

      – В той комнате у вас стена капитальная?

      – В столовой?

      – Да. Там, где дверь закрыта.

      – Не знаю. Вы сами посмотрите.

      Костенко зашел во вторую комнату, постучал по стене, быстро огляделся, увидел большой стол, маленькую горку для посуды и несколько стульев. Леньки там быть не могло. Он вышел в коридор.

      – Придется еще прийти к вам, – сказал Костенко.

      – Только пораньше приходите, а то я в институте, мамаша на фабрике, дом пустой.

      – Ясно. Мне к этой дамочке снова надо идти, а душу выворотит. Дождусь, пока ее парень вернется.

      – Ленька? Он не вернется.

      – Неужто мать не жалко?

      – Нет, жалко, конечно… Родители как-никак.

      – Если он письмо вам черкнет, сказали бы матери-то…

      – Думаете?

      – Точно. Переживает – лицо как свекла стало. А что вы, друг ему?

      – Друг не друг, а товарищ.

      – Ну, пока.

      – Всего хорошего.

      – Так наши еще раз зайдут.

      – Хорошо. Только утречком.

      – Ясно. До свидания.

      – Счастливо.

      Леньке плохо

      Людмила Аркадьевна стояла в спальне у окна и плакала. Оперативник из отделения сидел около телефона. Телефон молчал. Самсонов полулежал в кресле. Рядом с ним был Росляков.

      – Алексей Алексеич, – сказал он, – вы не можете вспомнить, как у вас прошел позавчерашний день?

      – Вас интересую я?

      – Меня интересует все.

      Самсонов отвернулся к окну.

      «Позавчера, – вспоминал он. – Что же было позавчера? Днем я был в Министерстве финансов. Потом вернулся в институт. Это было, кажется, часов в пять…»

      Он чувствовал усталость во всем теле. Ему было больно пошевелиться. Он слышал, как в приемной секретарша печатала на машинке. Стук клавишей казался ему оглушительным грохотом. Самсонов нажал кнопку вызова секретаря и услышал, как в приемной пронзительно и тревожно зазвенел звонок. Стук клавишей сразу же прекратился, зато громко и быстро затопали каблучки. Он поморщился.

      Вошла секретарша и улыбнулась дурацкой киноулыбкой.

      «Откуда это