Дочь Монастыря. Резеда Шайхнурова

несколько минут Далтону всё же удалось подавить пылающую в груди коня обиду и усмирить его. Вороной нехотя опускал морду всё ниже, фыркая и выпуская дым из ноздрей. Когда его голова коснулась плеча хозяина, он, наконец, дал волю чувствам, и из глаз Вороного покатились две крупные слезы. Он ещё дергал головой, но только чтобы дать хозяину понять, что до конца не простил его.

      – Ну-ну, тише, мальчик, тише! – пытался успокоить дорогого сердцу друга Веллингтон, понимая, что животное тоже может чувствовать и боль, и обиду. – Прости меня!

      Но ты вынудил меня это сделать. Зачем сбросил Элодею? Она же ничего плохого тебе не сделала!

      Вороной снова хотел оттолкнуть хозяина.

      – Нууу! Я знаю, знаю! – граф погладил своего коня. – Ты предан только мне. Меня единственного ты считаешь своим господином, наездником и другом. Я знаю, прости меня!

      Далтон покормил своего питомца, угостив сахаром и морковью, наложил побольше овса, а пока Вороной трапезничал, промыл и обработал ему раны.

      Глава IV

      О матери

      Элодея ещё не очнулась, когда Далтон зашел к ней в комнату проведать. Приблизившись к кровати, он взял её холодную руку и поцеловал, потом взглянул на неё. Длинные волосы девушки веером лежали на подушке, персиковые щёки и губы, словно из розовых лепестков, украшали юный облик.

      «Нет, она слишком любит жизнь, чтобы провести ее в монастыре, не знакомясь с людьми, – думал про себя Веллингтон, – слишком прекрасна, чтобы принадлежать одному Богу. Я правильно сделал, что забрал её к себе!»

      Элодея открыла глаза.

      – Что со мной?

      – Ничего страшного, милая, – успокоил граф. – Несколько ссадин на лбу, серьезных травм нет.

      – А… Вороной… Он в порядке?

      – Ох, я совсем забыл! Уильям! Уильям!

      В комнату забежал слуга.

      – Что изволите, сэр?

      – Уильям, пригласи ветеринара для Вороного! Ему нужно… залечить раны.