Робин Гуд. Александр Дюма

луком, как один из разбойников, рослый, как Геркулес, заступил ему дорогу и взмахнул копьем, целясь прямо в грудь юноши. Линкольн, бдительно следивший за всем, что творилось в гостиной, с одного взмаха уложил убийцу.

      – Где трое, там и четверо! – со смехом воскликнул старый слуга.

      Оставались еще трое разбойников, но они уже едва держались на ногах – удары кизиловой дубины монаха-великана сыпались на них градом.

      Пока Линкольн связывал руки и ноги злодеям, выяснилось, что один из них уже успел испустить дух. Тем временем лесник старался угомонить волкодава, продолжавшего висеть на глотке главаря шайки. Разбойник хрипел и судорожно дергался, истекая кровью и силясь достать мечом брюхо пса, но тот лишь крепче сжимал клыки.

      В пылу схватки никто, кроме Робина, не заметил, как в дом, покачиваясь и размахивая мечом, вошел мужчина, которого сообщники выудили из чана с водой и уложили на траву, а тот мало-помалу пришел в себя.

      – Отец, – вскричал юноша, – берегись!

      Громкий крик словно подстегнул пса – свирепым рывком Ланс напрочь разодрал горло разбойника и с рычанием бросился к леснику.

      Вскоре все было кончено: слуга задвинул засовы на двери, раненый, получив еще один крепкий удар дубиной, со стоном рухнул на пол, вновь потеряв сознание, остальные злодеи были накрепко связаны. Убедившись, что главарь их мертв, те, кто еще мог ворочать языком, запросили пощады.

      – Я свое дело сделал, – весело молвил монах, отдуваясь и ставя свою дубину в угол. – Теперь вашу участь, еретики, решит хозяин дома.

      Согласно обычаям того времени, Гилберт Хэд имел право владельческого суда, то есть мог подвергнуть любому наказанию вплоть до предания смерти тех, кто посягнул на его жилище. Но лесник поступил иначе. Он велел Линкольну и великану-бенедиктинцу скрутить негодяев одной веревкой, отвести в самую глухую чащобу и там оставить на произвол судьбы, чтобы у них нашлось время поразмыслить о своей греховной жизни.

      Но в ту минуту, когда слуга уже собирался присовокупить раненого Робином разбойника к общей связке, тот оттолкнул его уцелевшей рукой и прохрипел:

      – Гилберт, я должен тебе кое-что сказать, прежде чем умру!

      – Ты грязная неблагодарная свинья, – с презрением проговорил лесник, однако приблизился к раненому, – тебя бы первым следовало повесить, а я сам привел тебя к себе в дом!

      – Выслушай меня, – пробормотал раненый, – это важно… Робин, твой сын… Он был рожден… – Глаза мужчины закатывались, силы покидали его.

      – Говори же! – лесник взволнованно склонился над умирающим.

      – Пусть все уйдут…

      – Мы здесь и так одни. Старый монах нас не слышит, а Линкольн занят… Что ты можешь знать о Робине, негодяй?!

      – Гилберт, – голос раненого совсем ослабел. – Я сделал тебе много зла… но не дай мне умереть… я задыхаюсь… верни меня к жизни, чтобы я мог тебе все сказать…

      Лесник выпрямился, осматриваясь среди царившего в гостиной разгрома и прикидывая, как бы перенести разбойника