Фавор или бабушкин внук. Петр Немировский

слуха не имел, на музыкальных инструментах не играл и во время этих концертов сидел где-то в углу.

      Но однажды, во время одного такого концерта, баба Лиза вдруг обратила к нему свое лицо и как-то странно посмотрела ему в глаза. С таким выражением, что Натана пробрала дрожь. Почувствовал, что не игра «изюминки», а божественные звуки Шопена коснулись ее души, встревожили в ней что-то тайное, быть может, вернули в прошлое или приоткрыли что-то в будущем. Наверное, целую вечность она смотрела на Натана, даже не вытирая слез со своих напудренных щек. Этот день не забыть.

      Концерт, однако, закончился, звуки стихли, слезы на щеках бабы Лизы высохли. Жизнь побежала дальше, своим чередом.

      Можно попытаться объяснить и с точки зрения психологии, почему в сердце Елизаветы Марковны было так мало места для внука: он ей напоминал ее первого мужа, и не только внешне.

      Дед Натан тоже был из категории «ищущих». Выучился на архитектора, но почему-то всерьез увлекся театром, даже поставил какую-то пьесу. Театр, однако, закончился двадцать второго июня сорок первого года. Через два дня в Вильнюсе начались расстрелы евреев, еще стихийные, а уже через неделю в Понары поехали набитые евреями грузовики, охраняемые автоматчиками…

      Елизавета Марковна успела уехать с четырехлетней дочкой (будущей мамой Натана) за день до оккупации Вильнюса, а ее муж остался. Хоть и мог уехать вместе с ней. По ее словам, он собирался организовать подполье и воевать. Романтик!

      Упоминая своего первого мужа, Елизавета Марковна всегда печально и, как казалось Натану, с некоторым укором качала головой. Порой называла его «несерьезным, непутевым человеком». Мол, кому была нужна его смерть? А согласись он уехать с нею. Может, тогда бы уцелел…

      Интересно, что еще с детства, ничего не зная ни об иудаизме, ни о Каббале, утверждающей, что возвращаются и вселяются в новые тела души тех, кто по какой-либо причине не смог исполнить свою миссию на земле, Натан всегда чувствовал в себе присутствие некоего другого, – чьей-то иной, очень родной, но все же не его собственной души. С годами, правда, это чувство стало притупляться…

      Так вот, возвращаясь к психоанализу: Натан-внук напоминал Елизавете Марковне ее «непутевого» первого мужа, которого она, несмотря на свои последующие два брака, продолжала любить. Два ее других мужа были людьми «путевыми», положительными: один – замначальник таксопарка, второй – директор ателье по пошиву одежды. Оба умерли относительно рано, от болезней. И бабе Лизе, словно преследуемой злым роком, пришлось трижды овдоветь. За несколько лет до эмиграции в Израиль она познакомилась и съехалась с отставным полковником артиллерии, ветераном войны, весь китель в орденах. Но дети полковника уезжали в Америку и утащили папу с собой, несмотря на все его мольбы оставить его с «Лизочкой».

      Она никогда не снимала золотого перстенька с маленьким рубином с безымянного пальца левой руки. Как вдова. При всей своей любви к ювелирным украшениям, будучи в новых браках, никогда больше не носила обручального