Полковник советской разведки. Алексей Ростовцев

иностранцы, и он был обставлен всеми видами оперативной техники. Она позвонила мне в день приезда, голос ее был тих и спокоен, будто и не прошло этих трех лет. Мы договорились, что я зайду к ней в семь вечера. В назначенное время я толкнул дверь в ее люкс и замер на пороге гостиной: передо мной стояла очень знакомая и совсем чужая юная женщина блистательной красоты. Она молчала, слегка откинувшись назад, опустив руки и затаив на губах загадочную манящую улыбку. В конце концов я сообразил, что надо обнять и поцеловать ее. Когда мы поцеловались, у меня даже дух захватило: уж чему-чему, а целоваться она в Америке научилась. Мадина кулачками оттолкнула меня, подошла к входной двери, заперла ее, вынула ключ и выбросила его в окно.

      – Ну и что ты теперь станешь делать? Начальнику пожалуешься? Или жене?

      Она держалась уверенно, раскованно, была иронична и чуть-чуть кокетлива. Светскость вошла в женщину-горянку и растворилась в ней, став ее второй натурой. Но и прежняя Мадина, легкая, трепетная и горячая, как огонек свечи, продолжала жить в ней. И я понял, что прежнюю Мадину она сохранила в себе для меня, а, поняв это, решил остаться у нее. Я подошел к столику, сервированному на двоих, взял самую большую рюмку, наполнил ее коньяком и выпил залпом. Будь что будет! Пускай старые девы из оперативно-технического отдела, цокая языками от возмущения и зависти, пишут на магнитную ленту нашу с ней любовь. Пускай меня выгонят с работы в соответствии с нормами ханжеской нашей морали. Пускай!

      Утром я встал пораньше, принял душ, оделся, поцеловал спящую Малину и собрался уйти, но тут вспомнил, что уйти не могу, так как номер заперт.

      – Ключ в столе, – сонным голосом сказала Мадина, которая, оказывается, все время подглядывала за мной. – Какой же ты ненаблюдательный! Я выбросила в окно ключ от шифоньера. И еще там лежат три тетради. Это мой дневник. Я писала его для тебя и прятала в тайнике, который соорудила сама. Там подслушанные мною беседы и высказывания представителей американской элиты. Их имена знает весь мир. Когда они собираются в узком кругу, то напиваются, как скоты, и сорят секретами, бахвалясь друг перед другом своей осведомленностью. Другой дневник я веду для мужа. Он регулярно просматривает его и остается предоволен моей глупостью. В Америке я создала себе имидж красивой дуры, поэтому меня там никто не остерегается и все меня любят.

      – Так вот почему так изменились твои письма!

      – Ну да! Я подумала, что если ты читаешь их тут, то там их тоже кто-нибудь читает…

      Войдя в кабинет Петра Ивановича, я понял, что ему уже все доложили. Лицо его было каменным.

      – Вот бегунок, – сказал он. – Сдай документы, оружие, удостоверение, ну и что там еще, и через три часа чтоб духу твоего в управлении не было. Тетрадки «Бэлы» оставь мне.

      Я взял бегунок, положил на стол дневник Мадины и пошел выполнять указание начальника. Придя домой, завалился спать. В семье знали, что после ночного дежурства мне положен суточный отдых. Однако через три часа я был поднят с постели Погодиным. Уже во дворе, где стояла его машина, он вернул мне служебное удостоверение,