Если можешь – прости. Анна Данилова

Ты чего замолчала-то? Не веришь мне? Как хочешь… Я могу прямо сейчас оставить всех вас здесь одних, живите как хотите… Мне-то что до ваших проблем? Просто я думала, что мы… ну… как бы все вместе, солидарность и все такое. Я хотела помочь вам. Но если ты не веришь мне, то можно представить себе, как отреагирует на мое предложение прибить Борисова твоя соседка Лена! Я ее вообще еще не видела и не слышала…

      – Послушай, Виолетта, меня внимательно. Я ни в коем случае не допускаю мысли, что ты просто издеваешься надо мной, над моей бедой и проблемами. Но мне трудно поверить в то, что ты, скажем, дочка известного киллера и что ты нашла кучу денег за мусорными баками…

      – Тебе доказать?

      – Ну, докажи, – как-то не очень-то уверенно проговорила Тая.

      – Хорошо. Тогда поехали. Ты готова?

      «Почему бы и нет», – подумала Таисия.

      – Я спрашиваю тебя – ты готова? – стараясь придать твердость своему голосу, повторила свой вопрос Виолетта.

      – Да, готова.

      – Тогда собирайся. Я позвоню сейчас Петру, нашему баянисту, и попрошу его приехать за нами.

      – Вот прямо сейчас, ночью, да?

      – Да. Ему тем более деньги нужны. Скажу, что заплачу ему пять тысяч вместо одной тысячи, думаешь, не согласится?

      – Согласится, я думаю. Но, может, подождем утра?

      – Такие дела лучше всего ночью делать… Мало ли…

      – Ты чего боишься?

      – Да ничего я не боюсь! Сна все равно нет. Так ты едешь или нет? Мне звонить баянисту?

      6. Миша

      Он не знал, где находится и сколько времени прошло с тех пор, как в его кабинет ворвались люди в черных шапках с прорезями, которые оглушили его и вывезли куда-то за город.

      То, что он за городом, он понял, когда очнулся и выглянул в окно. В голубоватых сумерках, в легком тумане замерли, как нарисованные тушью, полуголые деревья и кусты. А что за ними, есть ли жизнь, есть ли живая душа, способная помочь ему выбраться из дома, он не знал.

      В сознании, как сгустки хрупкого пепла, сохранились фрагменты каких-то событий. Но были ли то призраки сновидений или реальных действий, он тоже не понимал.

      Однако было одно чувство, одно знание, которое отравляло и без того тягостную картину происходящего: болезненное ощущение большой потери. Словно у него что-то отняли. Навсегда. И виноват в этом был только он.

      А еще было очень холодно. В доме не топили, хотя утром вся поверхность земли, жухлой травы и кустов была выкрашена белесым инеем.

      Что это за дом? Кому он принадлежит? Почему его здесь держат?

      Чтобы не окоченеть, он, неспортивный, в общем-то, человек, решил подвигаться, размять мышцы. Но занимался от силы несколько минут, после чего сел на продавленную кровать с грязным матрацем, обхватил ладонями лицо и зарыдал.

      Если бы у него был с собой телефон, он позвонил бы своим друзьям и сказал, что у него беда… Память вдруг начала возвращаться к нему неумолимо (лучше бы он ничего и не помнил, чем такое!). Господи помилуй, он продал свой ресторан.